— …и благотворительный бал-маскарад семнадцатого. Вы когда-нибудь были на бале-маскараде?
— Нет, Ваше Величество.
— Да? Ничего, вам понравится. Нарядим вас Марком Антонием… — говорила Джиневра, прикусывая вишню.
Бедный Ланс, подумал Мирддин. Бедная Элейна. Бедные все.
от запаха крови пьян, шагал терновник колючий;
ольха устремлялась в бой, подняв могучие ветви
и розы свои шипы к врагу простирали в гневе
Мирддин постарался сморгнуть видение.
Сколько из этого было вины, а сколько — беды, как сплелся этот клубок, где начало и где конец, могло ли все выйти по-другому — было ведомо только Единому. Но Джиневра была разумнее и гордее всех, и оттого Мирддин решил начинать с нее.
Он встал перед королевой, заслонив солнце, и она соизволила обратить на него внимание. Джиневра легкомысленно взмахнула рукой:
— А, Мерлин! Давно не виделись! — на ее лице появилось шкодливое выражение, она бросила быстрый взгляд на Ланса и выстрелила в Мирддина вишневой косточкой. Она просвистела прямо над ухом. Мирддин не шелохнулся.
— Приношу свои извинения за вторжение, Ваше Величество. Но есть вещь, которую мне следует обсудить с Вами безотлагательно.
Джиневра закатила глаза и вздохнула:
— Хорошо, излагай.
— Не здесь.
— Это что, дело государственной важности? — недовольно спросила Джиневра.
— Да, — сказал Мирддин.
Джиневру страшно взбесило, что Мерлин ее выдернул, но было у колдуна в голосе что-то такое, что ослушаться она не решилась. Дело государственной важности… чушь, с государственным делом он пошел бы к Артуру. Какого черта?
Мерлин жестом указал ей на кресло, а сам отошел к окну, отвернулся и застыл, как горгулья на соборе. Был он черный, сутулый и перекошенный, точь-в-точь карикатура в «Герольде», только это сейчас было не смешно, а жутко.
Повисла пауза. Джиневра скрестила щиколотки. Заложила ногу за ногу. Поправила прядь. Побарабанила ногтями по лаковому подлокотнику.
— Ты хотел что-то обсудить, — наконец, сказала она.
— Я хотел посоветоваться, — прохладным голосом сказал Мерлин.
Он развернулся и скрестил руки на груди.
— Не так давно сложилась следующая ситуация, — медленно произнес он. — Я был легкомыслен и самонадеян, и подошел слишком близко к человеку. Точнее, позволил человеку подойти слишком близко ко мне. И я увидел человеческую душу. Увидел разлом, разделяющий ее. Бездну, которая кричит о том, чтоб ее заполнили, и в которую можно бросить себя самое, и солнце, и звезды, и весь мир — и этого будет мало. Пропасть, которая вечно ищет себе пищи. Жажду, от которой ничто не приносит избавления, потому что все сокровища мира, брошенные в пропасть, только делают ее больше. Ничто извне, никакая любовь, никакая верность, никакая… — с усилием выговорил он, — нежность извне не способны ее заполнить. Никакие клятвы неспособны ее остановить. Я увидел это — и устрашился.
Мерлин поднял голову и взглянул на нее в упор. Зрачки у него были вертикальные.
Джиневра ощутила себя бабочкой, пойманной на булавку.
В животе встрепенулась и забилась паника.
Он знает.
Мерлин знает.
— Так посоветуй, — спросило существо напротив. — Что мне сделать, чтобы не оказываться в такой ситуации впредь?
Джиневра накрутила прядь на палец:
— Ты уверен, что не драматизируешь? — как можно небрежнее спросила она.
— Уверен, — ответил Мерлин.
Джиневра потянулась за сигаретой, чтобы выиграть время. Артур не должен знать. Артур не должен знать, что ситуация зашла дальше, чем обычная игра на публику. Она не собиралась делать Ланселота своим любовником — чушь какая! — но он принадлежал ей безраздельно, и это было… это было захватывающе. У нее никогда не было такой власти над Артуром. К лучшему, наверное…
Джиневра попыталась представить, какое лицо будет у Артура, если ему сказать, и спичка сломалась ее руках. Она вдруг поняла, что не знает, чего боится больше — оскорбить Артура-короля или ранить Артура-человека. Человек сможет ее простить. Король — никогда.
— У тебя есть какие-нибудь… доказательства, из которых ты сделал свои выводы? — наконец, спросила она, выпуская струйку дыма.
Мерлин опустил веки:
— Разве я судья, чтобы они были мне нужны? Я никого не осуждаю. Это не мое дело, это дело Единого. Но владеть информацией и не делать ничего… не всегда легко. Тяжело видеть, как кто-то идет к гибели. Тяжело видеть, как кто-то ходит… по краю нарушения клятвы. Для дану это физически невозможно. Я недостаточно хорошо разбираюсь в людях, Джиневра, и поэтому я прошу у тебя совета. Что мне делать?