Стал бы Артур таким королем, если бы не успел побывать бастардом без трона в стране, раздираемой междоусобицей? Стал бы Ланс таким рыцарем, если бы его не выращивали идеальной жертвой? Ценил бы он сам, Мирддин, то, что у него есть, если бы не знал судьбы Эмриса Виллта?
Ему не нравилась такая постановка вопроса. Что-то было не так с этими идеалами, если их следовало достигать такой кровью. Но другого он варианта он пока не видел.
мохом обросший вяз не в силах был сдвинуть корни
и плелся в хвосте, пугая врагов кряхтеньем и скрипом;
орешник оружье острил в преддверии грозной битвы
и бирючина, как бык, стремилась за стройной елью.
Улица привела его к университету. Часы на башне пробили четверть. Мирддин обнаружил, что стоит на пороге знакомой аудитории. Он замешкался. Какой-то падуб толкнул его в спину и спросил, проходит он внутрь или нет. Мирддин сказал, что да. Он прошел на задний ряд, стараясь никого не задеть, и стал слушать.
падуб зеленый пришел, не отставая от прочих
за ним и боярышник дивный, чей сок исцеляет раны;
лоза, извиваясь, ползла на бой за деревьями следом
нерадостно трусам пришлось: был папоротник загублен
ракитник пришлось срубить и выкорчевать утесник.
Тельгесин — Мирддин узнал его и через ветви — читал лекцию о самоконтроле. У него хорошо получалось. Лучше, чем у Эмриса Виллта — Тельгесин не заслонял собой то, что хотел сказать. Голос просачивался сквозь путаницу ветвей, отдаваясь среди них эхом. «Горячий самоконтроль», «эмоции как быстрый способ принятия экстренных решений», «инстинкт планирования»… Мирддин сам составлял эту лекцию. Против воли он усмехнулся — оценив, в какой обстановке оказался ее слушателем. Какая ирония. Но, по большому счету, это было справедливо — самодовольство Эмриса Виллта было награждено по заслугам.
С другой стороны, у Тельгесина действительно хорошо получалось, и из этого могло выйти много пользы. Но вряд ли бы Тельгесин оказался тут, если бы не затея с Эмрисом Виллтом.
но храбр, хоть и ростом мал, оказался медовый вереск
что в первых войска рядах врагу наносил удары.
от поступи мощного дуба дрожали земля и небо,
он втаптывал в землю врагов, разя их без счета,
а рядом с ним царственный тис отражал атаки
врагов, что шли на него, как волны на берег моря;
и груша сражалась там же, обильно кровь проливая;
каштан состязался с елью в свершенье подвигов ратных.
Вся история с Эмрисом Виллтом была ошибкой. Мирддин позволил любопытству и амбициям возобладать над здравым смыслом. Позволил человеческим страстям возобладать над собой. Причинил много боли себе и окружающим. И в то же время — именно благодаря всему произошедшему они стали ближе к цели. Если бы Эмрис Виллт не вышел таким, каким вышел, Мирддин бы не сорвался; и если бы он не сорвался, он бы не ушел в Пустоши; и если бы у него не было опыта Пустошей и человеческой смерти — они бы не нашли Красную реку.
Но если бы он знал заранее цену, которую следовало за это заплатить — смог бы он согласиться? Даже зная, что все обернется к лучшему?
Ответа у него не было.
Мирддин прикрыл глаза. Это, конечно, не помогало — от мира нельзя было заслониться и нельзя было перестать быть его частью. Нельзя было все просчитать; нельзя было предсказать результат; нельзя было избежать отчаяния и нельзя было от него оградить, можно было только прожить его насквозь и выйти на другой стороне.
Мирддин вдруг вспомнил слова Эльфина — «Возможность ошибаться — вот самое важное, что принесло мне Падение». Кажется, он начал понимать, что имел в виду отец.
бел снег, и чернила черны, и зелены деревья
спокойны пучины вод с тех пор, как я крик услышал;
с тех пор березы растут в стране этой без опаски,
и тянутся вверх дубы в холмистом Гвархан-Мэлдеро.
Будь что будет, подумал Мирддин.
Тельгесин остался не слишком доволен своей лекцией — начало вышло ничего, а потом он увлекся и начал слишком сильно вдаваться в подробности, отчего на изложение оставшегося не осталось времени и конец вышел скомканный. Не слишком удачно получилось.
— Вполне удачно, — сказал знакомый голос. — У тебя отлично получается.
Тельгесин моргнул, оторванный от мыслей, и увидел Мерлина. Советник сидел на краю фонтана и чертил что-то на песке тростью. Он поднялся навстречу Тельгесину, и из-под ног у него взмыли голуби — в небо наискось.