Талейран занял свободное кресло с черной спинкой между князем Меттернихом и лордом Каслри, а Лабрадор сел на противоположной стороне рядом с двумя прусскими посланниками. Британский министр иностранных дел, расположившийся в конце стола, похоже, вел совещание, несмотря на неважное знание французского языка. В другом конце стола сидел помощник Меттерниха — Фридрих фон Генц, которого только что назначили секретарем Венского конгресса.
Осмотревшись и окинув взглядом всех присутствующих, Талейран спросил, почему из французского посольства на совещание приглашен только он один.
— В предварительных совещаниях желательно участие только глав кабинетов, — ответил лорд Каслри.
— Граф Лабрадор не глава кабинета, а его пригласили, — возразил Талейран, кивнув в сторону испанца, с которым он вместе пришел на встречу.
— Только потому, что в Вене нет государственного секретаря Испании, — гнусаво объяснил Меттерних.
— Допустим, — не согласился Талейран, направляя взгляд на двух членов прусской делегации. — Помимо князя фон Гарденберга, я вижу здесь герра фон Гумбольдта. А он не государственный секретарь.
— Мы сделали исключение из правил, — заметил незнакомый Талейрану человек, посматривая на Гарденберга, державшего возле уха слуховую трубку. — Это связано с недугом, которым, как вы знаете, страдает князь Гарденберг.
— Что ж, если все дело в недугах, то каждый из нас имеет его и все мы можем претендовать на исключение из правил, — саркастически сказал Талейран, намекая на свою хромоту.
Талейран вел себя далеко не как представитель побежденной страны. Его сварливо-придирчивая самоуверенность начала давать плоды. На совещания стал ходить его дипломатический помощник. Одержав маленькую победу, французский министр выигрывал в главном: он добивался равенства Франции с другими державами.
Прекратив прения, лорд Каслри начал зачитывать письмо представителя Португалии графа де Палмеллы, выражавшего протест против исключения его из переговоров. Португалия, в конце концов, тоже подписывала Парижский договор. Почему же «Большая четверка» не пригласила и его участвовать в дискуссиях, оскорбляя тем самым португальскую корону? Когда Каслри закончил чтение, Талейран и Лабрадор выступили в поддержку португальского графа. Все остальные вежливо молчали. Вопросы португальца повисли в воздухе. К проблеме участия в организационном совещании решили вернуться позже.
— Цель нашей сегодняшней встречи, — сухо и монотонно заговорил снова лорд Каслри, — ознакомить вас с тем, что уже было сделано четырьмя державами за то время, пока мы здесь.
Он взглянул на князя Меттерниха, и тот передал Талейрану заранее подготовленный протокол (одно из дипломатических наследий Венского конгресса — официальное изложение принятых политических и других решений). Французский министр начал читать уже подписанный представителями четырех держав документ и натолкнулся на слово «союзники». Он поднял глаза.
— Союзники? Союзники против кого? — спросил Талейран, повышая голос в недоумении. — Не против Наполеона. Он уже на Эльбе. Не против Франции, подписан мир. Конечно же, не против короля Франции. Он служит гарантом мира. Джентльмены, будем откровенны, — продолжал Талейран. — Если все еще существуют союзные державы, то я здесь лишний.
Талейран поднял потенциально взрывоопасную публичную проблему. Общественное мнение обрело немалую силу в переполненной людьми, слухами и сплетнями Вене. Война закончилась, но могли случиться серьезные осложнения. Вряд ли было разумно прибегать к конфликтной лексике.
В этом нет никакого злого умысла, пытались убедить Талейрана лидеры совещания. Слово «союзники» они употребили «только лишь ради краткости».
— Ради краткости нельзя жертвовать корректностью, — парировал Талейран.
Видя, как опешили его коллеги, он вернулся к чтению протокола, с трудом вникая в замысловатую бюрократическую прозу.
— Не понимаю, — пробормотал князь. Он пробежал глазами еще несколько строк. — Ничего не понимаю.
Талейран посмотрел на всех невидящим взглядом, немного переигрывая, как потом он сам признавал. Француз всем своим видом показывал неуместность тайных встреч. Решения, с которыми его знакомили, были приняты до того, как в Вене появились дипломаты. Талейрану вручили уже готовый документ и, по сути, предлагали одобрить его. Но он не собирался играть в поддавки. Князь ударил по самому слабому месту в позиции своих оппонентов — правомочности и законности решений, составленных на тайных, несанкционированных встречах: