О. В. Соколов
Битва двух империй. 1805–1812
Предисловие
Обычно, когда я рассказываю о Наполеоне и его эпохе, меня внимательно слушают, и более того, собеседники или аудитория всегда выказывают самый живой интерес и одобрение. Но рано или поздно следует неминуемый вопрос:
— Скажите, а зачем он напал на Россию?
Так как мне пришлось отвечать на этот вопрос сотни раз, я решил написать об этом книгу, тем более что проблема возникновения грандиозного русско-французского конфликта очень важна для понимания как российской, так и европейской истории, а её решение совершенно не очевидно. На эту тему я начал писать ещё в работе «Аустерлиц. Наполеон, Россия и Европа, 1799–1805 гг.». Но указанная книга имела всё же свою специфику и рассматривала, прежде всего, причины и ход войны 1805 года. Конечно, этот конфликт имеет для поставленного вопроса огромную значимость, но, разумеется, далеко его не исчерпывает. Чтобы ответить на, казалось бы, банальный вопрос полно и всесторонне, потребовалось написать специальную книгу, ту, уважаемый читатель, которую вы держите в руках, а темы, затронутые в работе «Аустерлиц», вкратце изложены в первых двух главах.
Зачем так полно и подробно освещать эту тему? Очень просто — без этого просто невозможно понять войну 1812 года. Недаром великий немецкий теоретик Карл Клаузевиц сказал: «Политическое намерение является целью, война же только средством, и никогда нельзя мыслить средство без цели». Иначе говоря, без выяснения причин конфликта и точного определения его политических целей всякое серьёзное изучение самого хода войны просто немыслимо.
Вообще-то война 1812 года принадлежит к числу тех ожесточенных конфликтов, в которых стихия войны вырвалась на волю настолько, что политические вопросы были временно отодвинуты на второй план, уступив место пылу вооруженной борьбы. Поэтому может показаться, что предыстория конфликта в данном случае не так уж важна, по крайней мере, для изучения боевых операций, особенно если сравнить с теми войнами, где, как в кампании 1805 года, напряжение борьбы было не столь сильным и где политика сплошь и рядом вторгалась даже в ход военных событий.
Действительно, если речь идёт о подробностях частного боевого эпизода, можно обойтись и без политики. Зато ход кампании в целом, стратегическую расстановку сил, задачи, которые ставились перед полководцами, совершенно невозможно постичь без ясного и правильного видения политической обстановки, а значит, даже частный эпизод, вырванный из этого контекста, также будет представлен в искажённом свете.
Как показал анализ документов, ряд из которых ещё никогда не вводился в научный оборот, именно это «политическое намерение», побудительные мотивы политиков и планы сторон были хуже всего изучены и порой просто-напросто грубо искажены. Поэтому эта первая книга из трилогии о войне 1812 года целиком и полностью посвящена политическим и военным событиям, которые привели Францию и Россию к отчаянному столкновению. Возможно, что ряд выводов, сделанных в ходе исследования, будут неожиданны, но, можно не сомневаться, интересны.
Говоря об искажениях, нельзя не отметить объективные факторы их появления. Первая причина заключается в том, что в течение долгого времени историки, будь то русские, будь то французские, обращали очень мало внимания на изучение противной стороны, а поэтому все их труды долгое время носили односторонний характер.
В течение нескольких десятков лет непосредственно после войны 1812 года воспоминания о ней были остро политизированы. Русских историков строго ограничивали цензура и общественное мнение, которое сформировалось в результате войны с наполеоновской Францией. Для французов история наполеоновского государства также была сюжетом политическим. В период, последовавший сразу вслед за падением 1-й Империи, её надо было всячески поносить, чтобы заслужить благосклонность властей; позже история Наполеона не только вошла в моду, но и стала образующей для идеологии новой империи и, следовательно, объектом неумеренного восхваления; наконец, после свержения 2-й Империи в обиход на некоторое время опять вошла отрицательная характеристика как самого Наполеона I, так и его походов. Разумеется, при этом всех мало интересовала историческая правда о войне 1812 г., а уж тем более изучение каких-то русских архивных источников! Именно поэтому работы классиков военно-исторической науки, русских и французских, при их многочисленных достоинствах далеки от того, чтобы считаться произведениями, всесторонне и правильно отражающими события грандиозного русско-французского конфликта.
Но вот в конце XIX — начале XX века наступил поистине золотой век не только русско-французских взаимоотношений, но и военно-исторической науки. В 1891–1893 гг. был заключён русско-французский союз, одновременно приближался столетний юбилей войны 1812 года. Это событие бывшие противники отметили с уважением друг к другу и с большим вниманием к развитию исторической науки. Жёсткая цензура в России исчезла, во Франции ушла на второй план острая политизация истории наполеоновских войн, в обеих странах открылись архивы, и к столетнему юбилею войны 1812 года стали выходить огромные публикации документов на русском и французском языках. Так в России вышло в свет 22 тома «Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-Учёного Архива Главного Штаба»; во Франции капитан Фабри издал многотомную публикацию документов Великой Армии с июня по август 1812 года, майор Маргерон выпустил в свет четыре тома о подготовке Франции к войне и т. д.
Однако все эти публикации, русские и французские, не были доведены до конца, золотой век военно-исторической науки был прерван Первой мировой войной и революцией в России. Нечего и говорить, что историки в большинстве своём не успели использовать замечательные публикации начала века. В России наступили поистине чёрные дни для изучения военной и не только военной истории. Тема войны 1812 года отошла в Советской России 20-х годов не на второй, а скорее на сто второй план.
Впрочем, в скором времени она снова вернулась… но как! В сравнении с тем, что началось в сталинском государстве, царская цензура показалась бы просто ненавязчивой интеллигентной правкой! На смену образованным офицерам начала века пришли воинствующие невежды. Когда знаменитый в советское время историк войны 1812 года полковник Жилин защищал диссертацию по этой теме, на наивный вопрос о том, какими иностранными источниками он пользовался, он гордо заявил: «Вражескими источниками я не пользуюсь!» Как ни странно, Жилин заслужил аплодисменты собравшихся и, конечно же, всяческое одобрение властей, по указанию которых его работы публиковались огромными тиражами.
Не особенно пользовались «вражескими источниками» и с другой стороны. Чем дальше, тем больше для западных историков Россия начинает стойко ассоциироваться с Советской Россией, а значит, априори с врагом. Так под пером известнейшего наполеоноведа Эдуарда Дрио война с Россией становится чуть ли не главным делом жизни Наполеона, желавшего спасти европейскую цивилизацию от большевизма… пардон, царизма. Что и говорить, западные историки отныне не могли, да и не особенно желали работать в советских архивах, а советские, может, и хотели, зато точно не имели возможности обращаться к французским архивам.
Страшное испытание, которое выдержал советский народ в годы Великой Отечественной войны, не могло не отразиться на всей советской исторической науке и особенно на изучении тех войн, где Россия противостояла сильному внешнему врагу. Ужасная война, где противоборствующие стороны разделяла исступлённая непримиримая ненависть, где речь шла о самом праве на существование целых народов, оказала огромное влияние на страну, познавшую эту жестокую трагедию. Отныне речь даже не шла только о цензуре властей, теперь сам русский народ во всяком неприятеле видел Гитлера. Всякое историческое сочинение, где противник был бы изображён иначе, было бы отвергнуто не только сверху, но и снизу. О какой уж бесстрастной науке тут можно говорить! Россия была всегда права, на неё все хотели напасть, жаждали поработить русский народ и делали это, разумеется, безжалостно и коварно…
С другой стороны железного занавеса также смотрели на российскую историю через призму борьбы с коммунистической угрозой, которая, конечно же, всегда исходила из России, разве что, когда речь шла о дореволюционном прошлом, слово «коммунизм» меняли на слово «царизм» либо «тоталитаризм». А в глазах европейцев русский народ представлялся толпой серых мужиков в ватниках, только и думающих о том, как уничтожить западный мир…