Радостные чувства по поводу заключения мира охватили и англичан. Уже подписание предварительных условий было встречено здесь выражениями восторга; приезд в Лондон посланца первого консула превратился в триумфальное шествие. Жители Лондона выпрягли лошадей из кареты генерала Лористона и руками вкатили ее в Уайтхолл под ликующие крики толпы: «Да здравствует Бонапарт!» Вечером весь город был спонтанно иллюминирован. Традиционный английский вензель G. R. (Georgius Rex — король Георг), выложенный светящимися огоньками, в этот вечер перемежался с необычным для англичан R. F. (Republique Française — Французская республика).
Люди устают от всего, и от ненависти тоже. Казалось, что в эти дни англичане полюбили народ, с которым сражались целые столетия. От мира все ожидали процветания и благополучия. В английских газетах можно было найти самые благожелательные статьи о Франции и о её первом консуле; лоточники бойко торговали веселым незатейливым лубком, изображающим толстого добряка, раскрывшего объятия для встречи тех, кого он так долго ждал. На картинке было подписано: «Джон Буль радостно встречает своих старых друзей: Белый хлеб, Свежее масло, Крепкое пиво и Ямайский ром».
Талейран с гордостью написал в своих мемуарах: «Можно сказать без малейшего преувеличения, что в момент подписания Амьенского мира Франция получила такой престиж, могущество, славу и влияние, что самый честолюбивый ум не мог бы пожелать большего для своего отечества… Меньше чем в два с половиной года… Франция, выйдя из того ничтожества, до которого довела ее Директория, стала первой державой Европы» 22.
Действительно, 1802 г. стал годом великих свершений первого консула. 18 апреля в праздник Пасхи под сводами собора Нотр-Дам был торжественно обнародован Конкордат, соглашение с папой римским, который возвращал во Францию католическую религию, сохраняя при этом свободу совести для всех граждан республики. 26 апреля была объявлена амнистия всем эмигрантам, не запятнавшим себя преступлениями против отечества, и 150 тысяч человек, которые вынужденно покинули родину в годы революции, получили возможность вернуться домой. Всего лишь тысяча эмигрантов, те, кто командовали контрреволюционными войсками, и те, кто сохраняли свои посты при дворах бежавших принцев, исключались из амнистии.
Один из вернувшихся эмигрантов, перешедший на службу к Наполеону, писал следующее: «Я проехал 60 департаментов ( регионы, на которые делилась Франция) и поставил себе за цель строжайше проверить всю информацию, все то, чему я так долго не верил. Я получал информацию у префектов, у местных властей, я использовал все возможные контрпроверки, и я вынес из моих поисков лишь одно — что никогда за всю историю Франция не была столь процветающей, лучше управляемой и более счастливой».
В 1801–1803 гг. была проведена кардинальная административная реформа, создавшая современный государственный аппарат. В эти же годы была создана эффективная судебная система. А знаменитый закон от 11 флореаля X года (1 мая 1802 г.) учреждал систему высшего и среднего образования, не потерявшую своего значения вплоть до наших дней.
Никогда еще Франция не видела такого бурного экономического роста, как в эти годы. Все источники отмечают, что именно в 1802 г. начался подъем промышленности, который продолжился и в годы Империи. Если накануне прихода к власти Бонапарта валовой продукт Франции был на 40 % меньше такового в 1789 г., к началу эпохи Империи он превзойдет дореволюционный уровень почти на 50 %!
Как в самой Франции, так и на вновь присоединенных территориях повсеместно производились обширные строительные работы. Строились новые дороги, каналы, порты. В этом году была начата прокладка дороги через Симплонский перевал в Альпах, открылась новая дорога от Майнца до Страсбурга, сооружались дороги от Ниццы к Генуе, от Бордо к Байонне и т. д. Особенно интенсивно развивался Париж. Первый консул объявил, что он желает сделать столицу «самым прекрасным городом, который когда-либо существовал». Рапорт полиции от 26 мая 1802 г. сообщал, что «строительные работы ведутся с такой активностью, что едва хватает рабочих» 23. А «Газет де Франс» в те дни писала: «Если судить по многочисленности и активности общественного и частного строительства, которое ведется в столице, можно подумать, что строится новый город» 24.
Неудивительно, что свершения Бонапарта вызвали во Франции не просто энтузиазм, а восторженное чувство подъема. Страна, вышедшая из потрясений революции, словно расправила крылья, была полна энергии и веры в будущее. Помнится, как один пожилой француз, знаток наполеоновской эпохи, блистательно резюмировал состояние духа людей того времени: «В эпоху Консульства все французы словно стали молодыми». Герцог де Брольи написал в своих воспоминаниях: «Эти четыре года ( консульства), подобно десяти годам правления Генриха IV, являют собой самую лучшую, самую благородную часть истории Франции» 25.
Вполне закономерно политический авторитет Бонапарта так возрос, что он был провозглашён пожизненным консулом, а 4 августа 1802 г. была принята новая конституция, которая учреждала власть, близкую по своей сути к монархической. Бонапарт отныне был не только пожизненным консулом, но и имел право представить сенату своего преемника.
В отношении с Россией Бонапарт всеми способами стремился показать своё внимание к этой стране и к её монарху. В Петербург был направлен временный посланник, который пробыл в столице до августа 1802 г. Этим человеком был молодой блистательный офицер Арман де Коленкур.
Инструкции, данные посланнику, резко контрастируют с наставлениями, которыми царь снабдил Моркова. Они очень короткие и сводятся фактически к одной фразе: «…вы постараетесь выразить ему ( Александру) от имени Первого консула твердое намерение французского правительства культивировать добрую гармонию и дружественные связи, которые счастливо установлены между двумя государствами» 26.
В то время как Коленкур всеми силами старался улучшить отношения между Россией и Францией, Морков, казалось, не жалел ничего для того, чтобы отношения царя к Бонапарту переросло в настоящую ненависть. Совершенно непонятно, как посол, попавший в страну, в которой происходили гигантские позитивные сдвиги, не увидел и не услышал ничего, кроме брюзжания старух, вернувшихся из эмиграции. В его донесениях все описано только в черном цвете. «Положение ( Бонапарта) непрочное. Его власть еще менее надежна после двух лет узурпации, чем в первый день… революция тяготеет всей своей тяжестью, и его положение становится с каждым днем все более тяжелым…» 27
В конечном итоге Морков дошёл до того, что сам оплачивал наёмных писак, которые составляли по его заказу памфлеты против Бонапарта и его правительства. Когда полиция арестовала одного из таких авторов, первый консул через своего посла пожаловался Александру.
Как всегда, ответ Александра был словно заключен на различных уровнях — он говорил одно, писал другое, думал третье, а делал четвертое. В разговоре с Коленкуром царь воскликнул: «Я слышал, что некоторые делают глупости. Черт возьми! Если я получу об этом точные сведения, я примерно накажу виновного и не потерплю, чтобы делали гнусности от моего имени» 28. Эта фраза была предназначена для благородного и честного офицера, без сомнения, чтобы показать ему, что Александр также прям и честен.
Ответ царя, направленный на имя главы правительства, был несколько иным. Он взял своего посла под защиту: «…Я не придаю никакого значения тому, что могут делать ничтожные памфлетисты, которые никак не связаны с правительством, потому я и не придал значения обвинениям, которые были возведены на графа Моркова. Этот официальный представитель слишком хорошо знает мое стремление развивать и укреплять полнейшее согласие с Францией, и поэтому невозможно, чтобы он решился потворствовать чему-либо противному интересам и планам его правительства» 29.