На этот случай добрый Луи успокаивал свою супругу:
– Мы еще так молоды. У нас родится множество детей.
– Да, милый мой, – воскликнула Бланш, – но я боюсь гнева Филиппа Августа! Мне представляется его гнев, когда он увидит, что я родила не наследника короны, а девочку.
Бланш была проницательна. Она понимала, сколько надежд связывается с появлением на свет мальчика. Принц пытался утешить ее, разумеется кривя душой:
– Подобное часто случается в королевских семьях. Дай Бог, чтобы такого не было у нас. Но даже если у нас родится дочь, у нас будет другой шанс, чтобы произвести на свет сына.
Могла ли невинная девочка, выросшая в чистом воздухе Кастилии, внимать таким откровенным разговорам о зачатии и рождении детей без краски стыда на щеках, как будто она и ее супруг всего лишь племенной скот? Могла – потому что Бланш уже поняла свое предназначение, и от нее самой зависело, будет ли упомянута она в летописях или сгинет в неизвестности где-нибудь в отдаленном монастыре как бесплодная, бесполезная для королевской семьи женщина.
Свекор, король Филипп Август, навестил Бланш и излучал добродушие.
– Мы все настолько же ждем рождения наследника, сколько и печемся о твоем здравии, моя девочка! Будь спокойнее, не получится в первый раз, выйдет во второй… Ты хороша собой, и принц в тебя влюблен. У нас в роду здоровая наследственность.
Разреши тебе представить двух моих мальчиков… Вот Пьер Шарль, чья мать была первой красавицей Арроса, и Филипп, которого я прозвал Лохматым, потому что волосы у него торчат дыбом, и никакой гребень с ними не справляется. Посмотри, какие это замечательные мальчишки, и оба мои отпрыски, рожденные вне брака. Уверен, что и у тебя родятся здоровые сыновья, крепкие ребята. Ты станешь матерью короля.
Бланш поблагодарила свекра за участие и сказала, что не беременность является причиной ее меланхолии, а лишь печаль по усопшей бабушке, умершей в одиночестве и пережившей своих сыновей, за исключением одного Джона.
Она сказала, что готова рожать столько сыновей, сколько надобно французскому королевству, и будет неусыпно заботиться о своем здоровье.
Король и дофин вновь уединились в дворцовых садах для задушевной беседы.
Людовик слегка удивился, когда отец потребовал с него клятву.
– Я готов поклясться, сир, но в чем? Скажите мне!
– Поклянись, что ты не будешь участвовать в рыцарских турнирах, не надев кольчугу и стальные латы под прочей одеждой.
– Но такая тяжесть мне не по силам, отец! Я буду неповоротлив, как боров, и стану посмешищем!
– Если ты явишься на турнир в легком облачении, я своей королевской волей вычеркну тебя из списка участников.
– Это будет замечено, и все скажут, что я трус, – возразил отцу Людовик.
– Пусть они скажут это мне. И никто не повторит эти слова дважды, если дорожит своей головой. Все знают, что ни ты, ни я не трусы. Большее мужество требуется для того, чтобы отказаться от дурацких схваток со случайным сбродом, чем участвовать в них.
– Вы запрещаете мне…
– Не запрещаю, а взываю к твоему разуму… Пока ты единственный, кто может продолжить династию.
– Я не единственный… Мой ребенок…
– Молчи! Не сглазь!
Дурные предчувствия короля-отца оправдались. У Людовика и Бланш родилась дочь, не прожившая и дня. Людовик остался единственным наследником короны, чьи права не могли быть оспорены. Пока он не произведет на свет сына, то останется Единственным – так уже его успели окрестить в народе.
Шутка, пущенная подчас с чьей-то легкой руки, опаснее удара меча. Смерти каждого из королей предшествовала острота, ходящая из уст в уста в простонародье и среди дворянства.
«Ричард ищет свою стрелу, а стрела ищет его», – говорили про Ричарда Львиное Сердце.
«Джон разбазарил всю свою землю. Ему и землицы не хватит, чтобы гроб забросать».
Он и стал поэтому Джоном Безземельным.
Людовик жутко страдал от отцовского запрета, но понимал, что Филипп прав. Они с Бланш произвели на свет мертвого ребенка. Пока жена не родит от него наследника, Людовик и останется Единственным.
Рыцарские поединки были опасны, хотя турниры задумывались как шутливый спектакль, пародия на настоящую битву. Очень часто забава оборачивалась большой кровью и с ристалища уносили мертвые тела.
Несчастный брат Джона, Ричард Львиное Сердце, выехал на свое последнее сражение, считая, что это лишь шутовской поединок, но был окружен свирепыми врагами, выбит из седла, и его, уже поверженного, поразила чья-то стрела. Так и погиб великий воин, словно балаганный шут, развлекающий посетителей ярмарки.
Людовик с детства уразумел, какую ответственность несут короли, управляя государственным кораблем среди коварных течений, бурь и подводных скал. Он вынужден был согласиться с отцом.
Четыре года прошло, прежде чем Бланш вновь дала Франции надежду, что у страны будет дофин, внук ныне правящего короля.
За это время Джон упустил из своих рук все, что можно потерять, и даже Англию.
Его собственные подданные – бароны и простолюдины – восстали, и только их извечное соперничество и спор о привилегиях и правах удерживали Джона на троне.
Джон по-прежнему пребывал во власти колдовских чар Изабеллы, несмотря на ее порочное поведение. Сам он своей жестокостью нажил себе легионы врагов – и живых, и тех, кто грозился отомстить ему с того света.
Мечта Филиппа почти сбылась. Франция, за исключением двух крепостей и клочка земли возле Булони, была уже в его руках. Его взгляд уже жадно шарил по Англии, где он выискивал себе союзников.
А почему бы ему и не посматривать в ту сторону, через Пролив? Его невестка имеет права на престол по материнской линии. В Англии нет салического закона, значит, женщина вполне может быть провозглашена английской королевой, а супруг ее Людовик объединит в одно государство Францию и Англию.
Даже Карл Великий не мечтал об английской короне.
К тому же Бланш вновь забеременела. Если мальчик родится здоровым, это будет знак, посланный свыше. Так сказал Филипп.
– Боже, даруй мне внука, и я отойду к тебе с покорным и счастливым сердцем, когда ты призовешь меня к себе!
Радость охватила всех в тот момент, когда родился мальчик… и… не задохнулся… не умер… и стал наследником французской короны.
Глаза Филиппа сияли, когда он целовал ручку обессиленной после родовых мук Бланш.
– Это самый счастливый день в моей жизни, – заявил он.
Бланш произнесла чуть слышно, только для них двоих:
– Если вас это обрадует, я назову его Филиппом.
Эти годы были триумфом Франции.
Филипп держал повсюду своих шпионов, и они доносили, что никто в Европе не поддерживает Джона, а Джон неумолимо скатывается в пропасть.
Когда «безземельный» король поссорился с церковью, то отлучение, наложенное Папой, было пострашнее, чем такая же кара, постигшая не так давно Францию.
Призвав сына и невестку на совет, Филипп поведал им, что время для долгожданного вторжения, повторяющего деяние Вильгельма Завоевателя, настало. Пора Бланш заявить свои права на наследство.
Филипп был тверд и спокоен, говоря об этом. Маленький принц Филипп рос здоровым, опекаемый многочисленными няньками, а Бланш вновь была беременна, и внушительная округлость ее живота наводила на мысль, что вновь родится неплохой мальчишка.
Как быстро летят годы. – их полет неразличим. Кажется, время стоит на месте, а Бланш уже исполнилось двадцать пять. Супруга дофина уже не молода, но сколько радостей она доставляет деверю. И главное, что взаимная приязнь Людовика и его женушки не ослабевает с годами. Луи не заглядывается на других женщин, что большая редкость. У самого Филиппа Августа было множество любовниц – как и положено королю, но, видимо, времена меняются.
Луи – серьезный молодой человек. Ему не нужны пустые развлечения и бессмысленные постельные утехи. Его заботят судьбы подданных, и ради спокойствия в стране он не станет изменять своей красавице жене, ждущей его по ночам в супружеской постели.