Он, возможно, повзрослеет, станет сильным и самостоятельным правителем, но Губерт в этом сомневался. Вероятно, Ричард Корнуолл был бы более уместен на английском троне.
Тот факт, что король все-таки вызволил Губерта из тюрьмы и поместил в замок Девизе, доказывал некую проявленную Генрихом волю. Он не стал слушать тех, кто желал казни де Бурга. Значит, какие-то остатки порядочности еще сохранились в глубине сознания короля? Если бы Губерт имел возможность приблизиться к королю, он, несомненно, вернул бы его расположение. А сейчас он вынужден залечь в норе и не высовываться в надежде, что враги удовлетворятся этим.
Однако он был потрясен, когда его доверенный слуга в большом волнении явился с известием:
– Один из людей епископа Винчестерского прискакал в замок. Сперва он скрывал, с какой целью прибыл сюда, но хорошее вино развязало ему язык. Оказывается, его послали вперед, чтобы подготовить вас к приезду их господина. Епископ Винчестерский добился от короля назначения смотрителем замка.
– Помоги мне, Господи! – воскликнул Губерт. – Это конец. Ты знаешь, какова его цель?
– Разумеется, милорд. Умертвить вас! Нам следует опять удалиться в святое убежище.
– Ты прав, друг мой!
– Я подготовлю побег. Двое из нас будут вас сопровождать. Мы захватим провизию и теплую одежду. Когда епископ Винчестерский заявится сюда, нас уже здесь не будет.
Ночью они скрылись из замка. Губерт переоделся слугой, и стражник его не узнал.
До рассвета их никто не потревожил в церкви, где они спрятались, но когда те, кому было поручено сторожить де Бурга, обнаружили его исчезновение, то испугались, что их обвинят в пособничестве беглецу, и решили, что лучше испытать на себе гнев Божий, чем прогневить епископа Винчестерского.
Все повторилось. Епископ Лондонский выразил протест против кощунства и нарушения права убежища, Губерт вновь оказался в церкви, а Генрих, опять попав впросак, качнулся в обратную сторону и принял у себя во дворце епископа Винчестерского.
– Что я могу поделать? – закричал он в ответ на осторожные упреки епископа. – Он постоянно проскальзывает у нас меж пальцев. Сейчас он снова в святом убежище. Ничего больше не остается, как махнуть рукой и оставить его там.
– Но без пищи, – дополнил высказывание короля хитрый Питер де Роше. – Сорок дней он не продержится. Голодом мы выманим его из убежища.
– Видит Бог, что я так и поступлю! – взревел Генрих. – Я уже убедился, что не будет мне покоя, пока этот человек жив.
Он отдал соответствующий приказ, и Губерту показалось, что на этот раз ему пришел конец. Никаким церковным законом не было запрещено препятствовать доставке еды скрывающемуся в храме от людского суда преступнику. Губерт оказался перед безрадостным выбором – умереть с голоду или сдаться.
Он еще выжидал, но знал, что долго без пищи не выдержит. Он выйдет по своей воле из убежища, позволит скрутить себя и отвезти в Тауэр. Кто знает, может, ему все же удастся опровергнуть обвинения, выдвинутые против него недоброжелателями? Поговаривают, что Питер де Роше лишился влияния при дворе, что король уже не так доверяет ему, как прежде. Это хороший знак, но у Губерта множество врагов и помимо епископа Винчестерского.
Наступила ночь, когда надо было принять какое-то решение. Губерт вконец оголодал и промерз. Он еще был в состоянии терпеть эти муки от силы день, но потом все равно вынужден будет сдаться королевским солдатам.
Тьма сгустилась. Тихо отворилась церковная дверь. На пороге стоял человек и взглядом выискивал, где, в каком углу мог прятаться Губерт.
Губерт видел его, но пришелец не видел Губерта.
Де Бург обратился к нему:
– Кто ты?
Пришелец ничего не ответил, но осторожно двинулся вперед на голос. Сблизившись, оба мужчины как бы материализовались во мраке, словно смутные призраки, обретшие плоть.
– Хочешь ли ты стать свободным, Губерт де Бург? – спросил незнакомец.
– Хочу.
– Тогда идем с нами.
– А кто вы такие?
– Враги епископа Винчестерского.
Губерт колебался. Незнакомец сказал:
– Оставайся здесь умирать или идем за нами…Только мы можем вывести тебя отсюда. И только нам решать, – жить тебе или умереть.
Всю жизнь Губерту приходилось принимать решения быстро и без лишних раздумий. Но никогда раньше он не делал это с такой поспешностью:
– Я с вами.
– Это хорошо. Наши люди сторожат снаружи, и, если бы ты не согласился добром, мы взяли бы тебя силой.
– И куда вы намерены меня отвезти?
– Узнаешь.
Покачиваясь от слабости, Губерт последовал за пришельцем к выходу. У церкви их ждали оседланные кони.
– Вперед! – воскликнул незнакомец. – Скоро мы остановимся, и я тебя накормлю. Вижу, ты совсем оголодал. Можешь ли ты держаться в седле?
– Если от этого зависит мое спасение, то, разумеется, могу, – попробовал пошутить Губерт.
– Мудрое высказывание, – похвалил его незнакомец. – Тогда пришпорим коней. Чем быстрее ты поскачешь, тем скорее будешь накормлен.
Они направились в сторону Уэльса.
Новый архиепископ Кентерберийский Эдмунд Рич наблюдал за восхождением к вершинам власти епископа Винчестерского и его протеже Питера де Риво с опасением и дурными предчувствиями. Он счел своим долгом объяснить королю, что нарушение права убежища в храме, повторяющееся неоднократно, указывает на отсутствие уважения к церкви и подобное кощунство надо немедленно прекратить.
Он собрал некоторых баронов, главным образом тех, кто воевал против Джона, и заставил его подписать хартию, а также влиятельнейших епископов, которые, как и он, проявляли беспокойство. Все вместе они отправились в Вестминстер.
Король принял их с величайшим почтением, так как уже тогда Эдмунда многие называли святым. Он был известен своей праведной жизнью. Рассказывали, что в прошлом он несколько лет подряд не спал в постели, да и сейчас обычно проводит большую часть ночи, сидя или стоя на коленях. Его платье было грубым и потрепанным, и он подвергал себя пытке собственного изобретения при помощи веревок со множеством узлов. Он отдавал почти все деньги беднякам, оставляя себе на скромное пропитание лишь ничтожную толику.
Среди церковников, алчущих жизненных благ, вымаливающих себе льготы и скупающих земельные владения, взявших за правило добиваться для друзей и родственников выгодных должностей, чтобы затем те отплачивали своим благодетелям сторицей, Эдмунд слыл редкостным бессребреником. Но его праведный образ жизни заставлял всех относиться к нему с благоговейным страхом, а Генрих, уважающий церковную власть, пожалуй, больше, чем кто-либо из его предшественников на троне со времен Эдуарда Исповедника, и подумать не мог, чтобы не с должным трепетом внимать каждому его слову.
И на просьбу архиепископа о свидании он откликнулся сразу же.
– Милорд! – обратился к королю архиепископ. – Страна пребывает в большом волнении. Губерт де Бург скрылся с помощью противников епископа Винчестерского Ричарда Сиварда и Гилберта Биссета. Они спасли де Бурга и тем самым помешали осуществить злой умысел, который епископ, к общему сожалению, вынашивал в грешной душе своей. Дважды епископ Винчестерский и его приспешники нарушали церковные законы, но все же он по-прежнему у вас в милости.
– Милорд архиепископ, – возразил Генрих, – нарушения эти совершались не по моему приказу.
– Вы призвали жителей Лондона идти на Мертон, – сурово произнес архиепископ.
Генрих струсил. Святые праведники – очень неудобные в общении люди. Сколько им ни угрожай, они не выказывают страха. Да и чем испугать человека, который сам себя истязает и не заботится о жизненных удобствах? А вот обычного смертного и даже монарха такой праведник напугать может.
– Но затем я приказал им разойтись.
– Это правда. Когда лорд Честер указал вам на вашу ошибку, вы осознали ее и раскаялись. А потом тот же поступок повторился. Господин, если вы не удалите от себя епископа Винчестерского, Питера де Риво и их иноземных прихлебателей, мне ничего не останется, как прибегнуть к отлучению вас от церкви.