«Кентавры» кинулись строиться.
А Кирилл вспомнил свою давнюю триконку про «Гмырюшку-капрала» и «тёлочку». Знал бы покойничек Дог, как жизнь повернётся! Знал бы в то время автор триконки, что не пройдёт и трёх лет, как он сам будет носить погоны с двумя «звёздочками»! Что не пройдёт и трёх лет, а он и думать перестанет о триконках скабрёзного содержания! Как всё-таки стремительно меняется человек! Особенно, на войне…
Между тем «кентавры» построились.
Личные вещи были сложены в аккуратную кучку позади строя. Оружие и ПТП[1] все держали при себе. Как положено.
Последовали привычные команды, привычный доклад.
— Вольно! — скомандовал Фарату Кирилл.
— Отряд, вольно!
Последовали привычные расслабляющие телодвижения.
Кирилл неторопливо прошёлся вдоль строя, справа налево и слева направо. Будто инспектор.
Они стояли перед ним — восемнадцать человек, прошедших с командиром не одну точку Вторжения. Девятнадцатый следовал в кильватере. Как и положено по уставу…
И Кирилл вдруг подумал, что все они, все девятнадцать плюс он сам, все «кентавры», несмотря на различия в погонах, эмоциях и физиологии, составляют едва ли не единое целое. А ещё он подумал, что если бы относился к ним как к пушечному мясу, не стояли бы они сейчас перед ним в первоначальном своём составе. Нет, никогда он не относился к ним как к пушечному мясу — ни к тем, кто его любил, ни к тем, кто просто-напросто уважал. Никогда, нигде и ни к кому. Это была его привычка, его, с позволения сказать, жизненная философия.
— Ну что, дамы и господа, матерь вашу за локоток! — рыкнул он грубовато. — Соскучились по делу?
Этот грубоватый рык тоже был привычкой.
— Так точно, господин капрал! — громыхнул общей глоткой строй.
А Кирилл поймал себя на мысли, что ему хочется присоединить к этой глотке свой голос. И само собой родилось двустишие:
Здесь была ещё не Периферия, здесь был борт транссистемника, кусочек родного дома, и вполне можно было повесить перед строем настоящую триконку, разноцветную, со сложным акустическим сопроводом, играющую брызгами радужных огней… Как в «Ледовом раю»…
Хотя бы для элементарной проверки: не утерял ли он давние свои пушкинские способности.
Но то, что годилось для салабона-курсанта, было совершенно неприемлемо для капрала Галактического Корпуса, с душой, нагруженной опытом многочисленных боёв. Пусть капрал всего-то на два с небольшим года старше того салабона… А в способностях своих он был уверен и без проверки.
— Значит, говорите, соскучились?
— Так точно, господин капрал! — слитно громыхнула общая глотка.
У Кирилла вдруг сжало горло, и он, прежде чем продолжать, откашлялся.
— Дело нас ждёт, дамы и господа! — сказал он потом. — Кажется мне, что задание будет много сложнее, чем все прежние задачи. Но я уверен, что мы с ним справимся!
— А чего не справиться-то, командир? — сказал басом Подобед. — Врагов мочить — что в писсуар мочиться, дело привычное!
Они были самые настоящие профессиональные убийцы, и профессионализм наполнял их уверенностью, и они своей уверенности не скрывали. Тем более от собственного командира, который знал о них едва ли не всё — и то, откуда каждый из них пришёл в Корпус, и то, кто с кем трахается по ночам, и то, кто о чём мечтает в своей послевоенной жизни. Не было у них тайн от него. А у него — от них. По возможности…
И тут в отсеке ожил интерком:
— Внимание! Внимание! Личному составу подразделения «кентавры»! Погрузка вдесантный бот — через десять минут.
Все шевельнулись, но с места не стронулись. Умение подавить в себе нетерпение — ещё одна профессиональная черта.
— Какая же планета под нами, командир? — спросила Вика Шиманская. — Что за точка Вторжения ждёт нас на этот раз?
— Ждёт нас Синдерелла! — коротко сказал Кирилл.
А потом в дальней стене дематериализовалась перепонка люка, ведущего в транспортный трюм.
Справа от Кирилла снова вспыхнула триконка «Кентавры», медленно поплыла к люку.
— Разобрать личные вещи! — скомандовал Кирилл. — За триконкой шагом марш!
13
Ночной сеанс внушения чувств он всё-таки решил сопроводить беседой с каждым потенциальным источником ржавых пистонов. В конце концов, если Вика Шиманская по мысленной просьбе не угощала его, Кирилла, сигаретой, с какой стати она должна влюбиться в Тормозиллу? Бред! С их разницей в весе и росте всё будет как в том древнем анекдоте, что Спиря рассказывал, про первую брачную ночь метёлки, вышедшей замуж за карлика… Ой, девки, ужас! Целую ночь, придурок, по мне бегал и кричал: «Неужели это всё моё?..» Оттого и синяки у меня по всему телу, хи-хи-хи!
Впрочем, не так уж много потенциальных источников и осталось. Та же Вика, Пара Вин да Ксанка.
Он начал с самого сложного источника — с Ксанки. Но не потому, что так решил сам. а потому что так решила она. Ибо, как и Сандра вчера, она перехватила его возле санблока.
— Кира, подожди!
— Да, Роксана? — Он сделал вид, будто захвачен врасплох, будто и не готовился к разговору заранее. — Я ведь просил тебя когда-то не звать меня Кирой. Ты забыла?
Она не слушала:
— Теперь, когда Спиря… когда Артёма нет… Ты по-прежнему меня не хочешь?
— Да причём тут Артём, Роксана! Разве в нём причина?
— Неужели в Паре Вин?
Ему показалось, что взгляд её сделался лукавым.
— И не в ней!
— Тогда Громильша снова за тебя взялась? А ты не устоял! В благодарность за то, что жизнь спасла. Так и я тебе жизнь, помнится, спасала…
— Да причём тут это! — Кирилл выругался. — То есть я тебе, разумеется, благодарен… Но из благодарности, Роксаночка, любовь, как известно, не рождается!
Слово было сказано. В очередной раз.
— Прости, мы уже говорили с тобой на эту тему! Ничего не изменилось.
— Нуда, не изменилось… — Ксанка покивала. — У тебя же тут новобраночка зелёная появилась. Говорят, ни в одном бою ещё не была, а уже среди «кентавров»! За какие такие заслуги? А просто на свежачка, надо полагать, потянуло нашего старшину Кентаринова!
Кирилла аж передёрнуло.
— Не надо, Роксана! Этот цинизм тебе не идёт. Да ты никогда прежде и не была циничной…
— А это на меня госпиталь так подействовал! — Она криво усмехнулась. Как вчера Сандра. — Лежишь себе, никому не нужная… Скажи, неужели ты никогда не вспоминал ту нашу встречу, на Марсе? В отеле «Сидония»?
— Помнишь, что ты говорила, когда я вернулся в лагерь? Ну, когда Сандра спасла меня от Дога… Будто бы тебе Спиря рассказывал, что у меня завелась метёлочка из зелёных… Помнишь?
— Помню, конечно.
— Так вот Артём не врал. Это правда. Она тогда и в самом деле… завелась. Эта новобраночка — она и есть.
— А я знаю! — Ксанка оттопырила губы, борясь с новой усмешкой. — Мне уже открыли глаза на Светку. У нас такие новости не заржавеют.
— А ещё помнишь, что ты мне говорила?
— Что?
— Ты сказала тогда: «Пусть всё остаётся, как было»… Так вот… Пусть всё и остаётся, как есть! Я тебя прошу! Хорошо?
В глазах Ксанки заблестели искорки сдерживаемых слёз.
— Хорошо, — сказала она. — Я постараюсь, Кира! Вот только боюсь, что железно пообещать тебе ничего не могу. Мне очень нелегко, Кира! — Она всхлипнула. — Я любила тебя и люблю. Как бы ты ко мне не относился! И ревность иногда берёт надо мной верх. Вот такая я сука!
Конечно, обещание Ксанки было совсем не то, чего хотелось бы заполучить Кириллу. Но, как говаривал Спиря, на безрыбье и рак рыба. А ещё он говорил: «Капля камень точит». И Кирилл собирался стать той каплей, которая Ксанкин камень всё-таки проточит… Как бы двусмысленно это ни звучало!
Потом он сумел побеседовать с Парой Вин.
Тут всё было проще.
— Я прекрасно понимаю, — сказала Пара Вин, когда он заговорил с нею, — что мой номер третий. Что на первом месте у тебя — Светка. А случись что со Светкой, на её место тут же прыгнет Ксанка.