И вот когда новоиспеченному кавалеристу Забубённому стало уже все равно, в каком мире помирать — в своем или в древнем, прозвучала команда: «Встаем на ночлег». В это мгновение Григорий подумал, что воевода по-своему не такой уж плохой человек. Просто походная жизнь не располагает к нежностям и излишней заботе о ближнем. Но за команду «Встаем на ночлег» Григорий уже готов был простить ему все измывательства над собой.
Савраска между тем команды не слышала и продолжала двигаться на автопилоте дальше. Григорий решил, что ему пришел конец, ибо самостоятельно остановить это неуправляемое чудо природы он просто боялся. Но, к счастью, отрок Изяслав, видно, знал о странностях своей подопечной. Он обогнал Савраску и на ходу ласково хлопнул ее по уху. Лошадь встала как вкопанная. Забубённый, не ожидавший таких маневров от задумчивой кобылы, не успел подготовиться, резко подался вперед и рухнул вниз, прямо под копыта своему тяжеловозу. «Все, — промелькнула мысль. — Сейчас голову отрубят».
Однако Путята рассудил по-своему. Он велел всем ратникам, кроме Данилы да ближайших помощников, отправляться на сбор сучьев, пока еще не совсем стемнело. Нужно было соорудить костер для обогрева и приготовления еды. Видать, еще долог был путь до Чернигова.
Ратники по команде воеводы рассыпались по лесу, и скоро запылал костер на поляне, где едва смогли разместиться все воители, которых было не больше трех дюжин. Коней оставили, привязав рядом под деревьями. Предтечу Буденного воевода черниговский велел к костру принести, ибо сам Григорий ходить еще не мог. Лежал там, где и упал, под копытами своей Савраски, которая, к счастью, снова потеряла интерес к окружающим, тихонько пощипывала кустики мха и лизала кору ближайшей осины.
Отроки Черняй и Митяй сперва разгрузили Савраску, сняв с нее тяжеленные копья, а привязывать не стали, рассудив, что никуда она не денется. И лишь покончив с поклажей, вытащили из-под кобылы Забубённого. Был механик жестоко скрючен, словно заклинило его в позе наездника, или как он сам называл ее «стоя в стременах». Как был скрюченный, так и приволокли его отроки, и бросили рядом с костром под ноги воеводе Само собой, о побеге он теперь и не помышлял. Он вообще плохо соображать стал, как с кобылы сверзился.
Сколько времени Забубённый провел в полузабытьи, он точно и сам не знал. Однако постепенно затекшие члены стали размягчаться и распрямляться сами собой. Все это время ратники готовили на костре невесть откуда появившихся зайцев. А когда кто-то из них толкнул механика в бок и сунул под нос кусок запеченной зайчатины, Забубённый и вовсе воспрял духом.
Запах свежезажаренного мяса приятно щекотал нос. Григорий мгновенно позабыл про свои раны. Сел, привалившись спиной к сосне, и вцепился зубами в зайчатину. Мясо было жесткое, но механик, ничего не евший еще с прошлой жизни, буквально рвал его на части, поглядывая на остальных ратников. Сам Путята, Данила и все прочие воины, сидя вокруг костра, жевали с неменьшим энтузиазмом. Но Григорий быстрее всех справился со своей порцией и стал посматривать по сторонам, не дадут ли добавки. Голод вдруг в нем проснулся зверский.
— Да ты, я смотрю, ешь-то по-нашенски, — похвалил его Путята, разделавшись со своим зайцем и вытирая руки о штаны. — Пора пришла разговор наш продолжить. Так из каких земель-то родом будешь, путник неизвестный?
— Родился я сам в Питере, — начал было Забубённый, но быстро поправился: — Ну то есть в землях северных, что рядом с морем северным лежат. А сродственники мои, те вообще из Новгорода родом.
— Вот значит, откуда ты, — довольно осклабился воевода, — из Новагорода. Теперь понятен мне нрав твой буйный. В землях ваших и князей-то уважать не хотят, всяк боярин на свой лад талдычит. Хотят — зовут к себе князя, хотят — изгоняют. У нас, паря, не так. У нашего князя не забалуешь. Он у нас голова, не то что ваши бояре, которые с жиру бесятся да воротят, что хотят. Никто им не указ. Новгород, оно конечно, богатый город, да больно своенравный. Разумею, добром это не кончится. Но и Чернигов, паря, не хуже.
«Ладно, хрен с ними, — подумал Григорий, — буду новгородцем, раз уж им так понятней. Тоже ничего, кстати, город. Не из последних. Да и правда это почти, по крови-то я как раз новгородцем получаюсь. Память предков заговорила».
— Да я что, — нашелся Забубённый, — я разве что сказал. Классный город Чернигов, спору нет. И князь у вас молодец, и воевода у него просто супермен. Даже бэтмен.
— Ты, паря, говори да не заговаривайся, — остановил его Путята. — Не понять мне тебя иногда. Где это ты иноземных словесов понахватался? С караванами купеческими ходил, что ли, в земли отдаленные?
Забубённый призадумался: врать, не врать? Решил врать. После окончания бесконечной скачки у него наступила эйфория. Требовалось расслабиться. Жаль, водки не было, зато хоть потрепаться можно. Все легче станет.
— Ну да, было дело. В загранку ходил многократно. Ну, там, в Швеции бывал, в Германии. Во Франции пару раз. А дальше всего ходил я за море-окиян западный на Кубу, такой остров в Карибском море расположенный. А дальше за ним большая земля есть, где живут индейцы. Ну, это люди такие, что перья себе в голову натычут, морду краской намажут и по полям скачут, охотятся. Или весь день поют песни.