Тут у избы запричитали нищие, прося подаяния.
— Брюхо-то у людей есть, да, видно, нечего есть. — С этими словами Степан позвал нищих.
Слепая старуха да мальчик-поводырь взяли милостыню, а войти отказались.
Третий нищий, едва наступавший на больную, может быть, ушибленную или стертую во время странствий ногу, вошел. Широко перекрестился на передний угол, где полагалось быть иконе, и только потом пожелал здоровья хозяевам и сел на самый край лавки за стол.
— Да ты, христианин, присаживайся поудобней, — радушно сказал ему Степан.
Мужик чуть-чуть подвинулся.
— Откуда путь держишь? — спросил Степан.
— Из села. Не знаю, куда и податься. Вот пока иду, Христовым именем кормлюсь, — отозвался странник.
— Знать, не от добра идешь, коль бредешь сам не знаешь куда.
— Худо, — ответил с тяжким вздохом мужик. — Одна нога обута, другая разута.
А был этот странник не кто иной, как Фетка.
Жаловался Фетка плотнику Степану:
— Половину урожая отдай. А как урожая-то бог не дал ни мне, ни моему… — Фетка запнулся и вдруг себе на удивленье сказал: — Ни моему тверскому боярину. Спалил все сухмень. И нет у меня ни пол-урожая, ни целого. Нечего мне отдавать… — Фетка опустил голову на стол. Разомлел человек от горячего варева.
Степан тяжело вздохнул:
— Бежишь, брат, с тверской земли, ищешь лучшей доли на земле московской. Готов поклониться нашему князю Дмитрию Ивановичу, известному врагу твоего, тверского. Ведь так?
— От голоду не то князю — кошке поклонишься в ножки. — В голосе Фетки зло зазвенело. — Это князь князю враг. А мне и тот и другой все един князь. На убогого везде капает. Набежит ли на московскую землю тверской князь — христианам горе: села горят, урожай гибнет, скот угоняют. А московский князь придет на землю тверскую — горе все то же, и опять христианину. Вразумил бы их бог на дружбу, да пошли бы все вместе на Орду, чем друг друга топтать.
Внемлют три друга, к каждому слову прислушиваются.
Ерофейка вдруг вспомнил стол с петушком, и ему стало грустно.
— А великий князь Дмитрий Иванович, как ты думаешь, для чего всех князей приводит под свою руку? — обратился Степан к гостю.
— Помогай ему бог, — ответил Фетка.
— А кто сильней, московский князь Дмитрий иль Орда? — решился спросить Юрка.
— Ишь ты, — улыбнулся Фетка. — Голод всех сильней.
— Ну и нет! — возразил тут Доронка. — Меч всех победить может. Меч всех сильней.
— Богатство всего сильней, — сказал тогда Фетка.
— Нет! — ответил ему Ерофейка. — У игумена Сергия Радонежского никакого богатства не имеется. Живет он в бедной обители, а все к нему на поклон за вещим словом ездят. Слово всего сильней!
— Бог самый сильный, — сказал Юрка.
— Богу-то молись, а сам трудись, а то с голоду помрешь, — возразил ему Степан. — Вот знал бы Фетка хоть какое-нибудь ремесло — прокормился бы в городе.
Да не плотник Фетка, не сапожник, не портной, он крестьянин, возделыватель земли своей родной.
— Вот те и деревня, — сказал Степан для Ерофейки и, обращаясь к мальчикам, пояснил, что собирается Ерофейка, как вырастет, уйти в деревню и Степана увести с собой на свое дворище: уж больно любит землю, сенокос, грибы да ягоды в лесу. — Сиди уж в Москве. От добра добра не ищут.
Ерофейка молчал.
— А мы с дядей Степаном были у Сергия Радонежского! — похвастался Ерофейка.
— Ой! — удивился Юрка. — Поведай!
Тут плотник Степан почему-то нахмурился:
— Идите во двор. Там и сказывай, коль охота.
Степан и Фетка улеглись на лавках соснуть — на то и праздник воскресенье. А мальчики вышли во двор, сели на травку.
— Ну! — торопил Юрка Ерофейку. — Сказывай!
— В самую его обитель ходили, — начал Ерофейка свой рассказ. — Хотели поглядеть, какой он есть, Сергий. Долго шли дремучими лесами. Тропинка узенькая, ветки лицо дерут, за руки хватают. А птицы так и поют, заливаются. Радостно на душе. А в пути-то встречались нам разные люди — и странники, и убогие, и нищие, и князья, и бояре. Ну, знатные, те на конях скачут, с людьми своими, со слугами. Как услышишь топот — скорей уходи с дороги, того и гляди раздавят. Какой-то человек все с нами шел, сказывал, что ныне обитель богатой стала. Хозяйство у них там обширнейшее: и поля, и угодья, и ловы бобровые, чего только нет у монастыря. Князья да бояре жалуют земли на помин души. Да и сам монастырь землицу себе прикупает. А раньше жил Сергий в лесу один. Зимой метель кружит, мороз трещит в деревах, а он не боится. Один медведь повадился ходить к нему, потому что Сергий угощал зверя: каждый день клал на пенек кусок хлеба. Вот медведь и полюбил его.