И вот этот час пришел, взволновал и посеял смятение. Сергий задержал Дмитрия, чтобы было время собраться с мыслями, подумать, какими словами дать напутствие. Что им сказать, чтоб укрепился князь, его люди и все ратное воинство? Как воодушевить на победу?
После одинокого моления в своей келье Сергий обрел уверенность.
Он вышел к людям, ждущим его слова, строгий, худой, с лицом, вдохновленным своими думами, в его голубых ясных глазах светились скорбь и радость. После скромной монастырской трапезы Сергий Радонежский, торжественный от сознания долга, который пал на его долю, подошел к Дмитрию и его товарищам, благословил крестом и окропил святой водой:
— Теперь иди, господине княже. И помни: ты победишь врага! Да будет бог тебе и всему твоему христианскому войску помощником и заступником! Многим, кому не суждено вернуться, готовятся святые венцы с вечной памятью. Но победите вы, сыны мои возлюбленные. И станет Русь свободной!
Сердца коснулась тревога, но словом «победа» была тут же изгнана. Каждый понимал: погибнут многие, — но, благословляясь у самого Сергия, надеялся вернуться.
И тут же, от монастырского порога, покатилась по Руси молва: Сергий Радонежский благословил Дмитрия московского в поход на Мамая, предрек победу русским.
Подошли к Сергию два инока. Оба были высоки ростом, крепкого сложения, их лица говорили о мужестве, а не о монашеском смирении.
Показывая на них, Сергий сказал Дмитрию:
— Вот тебе Пересвет и Ослябя, мои послушники, а твои воины. Постраждите, — продолжал он, обращаясь к ним, — яко добрые воины Христовы, ваше время пришло. Благословляю вас и все войско русское!
Двинулся Дмитрий в обратный путь, в Москву, чтобы немедля выступить в поход.
КОНЕЧНОЕ ЦЕЛОВАНИЕ
А в Москве близится день прощания с теми, кто уйдет с князем Дмитрием в далекие степи, навстречу татарам — победе или смерти.
И настал этот великий и скорбный день.
В доме Юрки-сапожника мужчины обряжаются в доспехи. Хорошо бы надеть кольчугу добротную с медяным подзором на подолу иль колонтарь, что защищает грудь и спину прорезными железными досками. Да где их взять?
Смастерил себе Юрка тегиляй из холстины, что-то вроде кафтана, в длину ниже колен, воротник стоячий, пуговицы на груди застегиваются. И шапку сшил стеганую с наушнями и затылком, вроде треуха.
Князь, ясное дело, даст оружие, но берет с собой Юрка свои сапожные ножи, приготовил и палицу — дубину с тяжелым концом, утыканным железными гвоздями.
А у Ерофейки с Фролом совсем нет доспеха.
Зато есть у Фрола толстая дубина, а у Ерофейки топор, правда, не боевой, как у дяди Степана, а плотницкий, но топор добрый, и наточил его Ерофейка остро. Насадил на длинное топорище, глядишь — и сгодится, коль у князя Дмитрия оружия на всех не хватит.
А на другом краю Москвы, в халупе, где Фетка-смутьян обитает, снаряжаются в поход сам Фетка и друг его пахарь Тришка. Нет и у них ратного доспеха. Тришка принес с собой из деревни косу. Смеется над ним Фетка.
Знают — в каждом доме прощаются близкие люди…
— А нам с тобой и проститься не с кем, — загрустил Фетка. — Я бобыль, так и не обженился, всю жизнь в бегах да утайке от глаз боярского сыска. Твои далече…
— Ничего! — бодро сказал Тришка. — Пойдем в народ, что у Кремля сбирается. На миру и веселее. Всяк тебе сродственник пред походом смертным.
…Простился со своей женой Оленой кузнец Доронка, перекрестил деток малых, в пояс дому поклонился. А Олена и слова молвить не может: задушила крик по любимому мужу в горле.
И в Юркином доме прощанье. Пора уходить. Старая мать, подавая сыну узелок с чистой рубахой, чтоб надел перед битвой, заголосила. Вторя ей, запричитали Юркины сестры.
— Был бы жив батюшка, поглядел бы на тебя, сынушка, порадовался бы на нашего воина, на кормильца нашего, — выговаривала мать, целуя и благословляя сына.
Простившись с ними, Юрка взял на руки старшенького сына, Алексашеньку.
— Ты куда уходишь, батюшка?
— Ухожу, сыночек, на битву великую.
— А зачем она тебе, эта битва?
— Чтоб неволи на нашей земле не было.
— А какая такая неволя, батюшка?
— Не знаешь, сынок, и знать не будешь, кончится она с этой битвой.
— И я с тобой пойду, возьми меня.
— Ты еще маленький, сынок.
Юрка крепко поцеловал мальчика, радость свою несказанную. Подошел к люльке, в которой спал его младший сын. Чтоб не разбудить его, чуть-чуть дотронулся губами до влажного лобика и перекрестил мальчика.