Эмити ухмыляется.
— Все хорошо?
Она откидывается на спинку кресла, скрестив ноги перед собой. Я вспоминаю полоску вишнево-красной ткани, которая раньше была у нее между ног, и прикусываю язык, чтобы не сказать какую-нибудь глупость.
— Ага. Немного… напряжен, — съеживаюсь, сдвигая член немного вправо. — Как ты?
— Прекрати это дерьмо, Карвер. Тебе наплевать, как я.
— Это не так.
— Неужели? — промолвила она.
Она делает глубокий вдох, ее ресницы касаются щек. Хоть убейте, не могу вспомнить, зачем вообще организовал эту встречу. Все, о чем могу думать - это представлять, как пахнет ложбинка на ее шее, как ощущается ее кожа на моей… какой горячей была бы ее киска, если бы я погрузился в нее.
— Нам нужно кое-что прояснить, — говорит она мне.
Моя первая мысль - упрекнуть, перевести разговор. Но поскольку все еще не мог понять, зачем она нужна здесь, она может заполнить пробелы. Это поможет выиграть время, если не больше.
— Во-первых, я не буду перед тобой отчитываться, — сообщает она мне. — Больше не будет внезапных встреч и писем, рассылаемых по почте компании. Если захочешь увидеться со мной, хотя не могу понять, зачем тебе это, то можешь договориться об этом с моей секретаршей, и я встречусь с тобой в удобное для меня время.
— Обещаешь? — говорю я, приподнимая уголок рта.
Ее губы сжимаются.
— Я не должна была этого говорить, но, видимо, должна: никакого секса между нами не будет.
Ухмылка только усугубит ситуацию, но я обнаружил, что своевременная кривая ухмылка - самый эффективный способ вывести женщин из равновесия. Понятия не имею, почему это работает, но не я устанавливаю правила. Итак… я ухмыляюсь.
— Тебе не нравится эта терминология?
Она наклоняется вперед, ее грудь почти упирается в колени.
— Мне не нравится эта терминология, как и твое отношение.
— Как и мне твое в данную секунду. — Откидываясь на спинку кресла, закидываю ноги на угол стола. — Если мы собираемся сотрудничать друг с другом, по крайней мере, на данный момент, думаю, было бы лучше, если бы мы выяснили, как делать это с меньшим… презрением.
— Согласна.
В ее облике происходит небольшой, едва заметный сдвиг. На мгновение напряженность в ее чертах исчезает, и я вижу девушку, которую когда-то знал.
Я возвращаюсь в то время, когда мы зимой потягивали какао у камина в ее гостиной, пока наши родители играли в карты, а летом плескались в бассейне за нашим домом. Помню маленькую духовку, которая стояла у нее в спальне, и она готовила мне все эти маленькие пирожные и брауни. Они были отвратительны, но я бы съел их с великим удовольствием, словно они были из лучшей пекарни Нью-Йорка.
Глядя на нее сейчас, вы бы ни за что не догадались, что у нее была золотая рыбка по кличке Лип, которая разбилась насмерть и заставила ее плакать целую неделю. Она никогда не могла есть маленькие крекеры с таким же названием из-за этой чертовой рыбы. Я безжалостно дразнил ее за это, хотя сам находил это довольно милым.
Внутри начинает формироваться непонятный мандраж, и я пытаюсь стряхнуть его.
— Ты ведь понимаешь, что я сейчас самый высокопоставленный человек, не так ли?
— Это временно. — Единственное, что выдает ее беспокойство, это то, как ее пальцы сжимают и разжимают подол юбки. Большинство людей этого не заметят, но я замечаю. Она обычно делала это с молнией на своей куртке, когда мы были детьми.
Я убираю ноги со стола и сажусь прямо, лицом к ней. В ее глазах появляется настороженность, когда я смотрю на нее.
— Могу я спросить тебя кое о чем, Эмити?
— Возможно.
— Я не видел тебя больше десяти лет, но ты абсолютно уверена, что не выносишь меня. Почему?
Она с трудом сглотнула.
— Причин целая куча, Карвер, но так мало времени.
— Это лишь отговорка.
Она пожимает плечами.
— Я понимаю, твои чувства к этой компании могут быть схожи с моими. В этом есть смысл. Твоя фамилия на внешней стороне здания написана также, как и моя, — говорю я, устраиваясь поудобнее в кресле. — Неужели ты не понимаешь, что, пока ты моталась по всей Калифорнии, я здесь надрывал задницу, так что…
— Моталась по всей Калифорнии? — повторяет она, подавшись вперед. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
— А ты понятия не имеешь, о чем говоришь, когда расхаживаешь здесь, ведя себя так, словно знаешь меня. Ты не знаешь меня, Эмити, не больше, чем я знаю тебя.
— Ты меня не знаешь, потому что я уже не та, какой была, когда мы вместе учились в школе, — вспыхивает она. — Ты такой же самовлюбленный…
— Тише, черт возьми, — говорю я, качая головой. — Притормози, милая.
— Милая? Тебе лучше держать себя в руках, Карвер, — бормочет она сквозь стиснутые зубы.
В ее тоне звучит предупреждение, спрятанное не так глубоко, предостережение, брошенное в мою сторону.
— Понимаю, ты хочешь верить всему, что сказал тебе твой отец, но тебя не было здесь последние несколько лет. А я был.
— Во-первых, главная причина моего презрения к тебе коренится не в том, что сказал мой папа, — рычит она. — Во-вторых, пока ты тут обедал по три часа с Маркусом и Шеплером, я была в Калифорнии, вкалывая по восемнадцать часов в день в «Браэрс», делая себе имя. Готовясь. Ни чьи зады не подтирая.
— Ты на что-то намекаешь?
Она пожимает плечами.
— Надо уметь принимать критику…
— О, к черту все это, — говорю я, водя ручкой по столу. Чувствую, как у меня начинает пульсировать в висках. — Я пытался быть с тобой милым, пытался оправдать тебя.
Ее звонкий смех пронзает воздух.
— Быть милым, конечно. Так ты называешь взгляд, которым тихо раздеваешь меня? Должна ли я быть польщена тем, что Карвер Джонс уделил мне столько внимания?
— Польщена? Нет, — огрызаюсь я. — Но ты когда-нибудь думала о том, чтобы просто принять комплимент? Ради всего святого, Эмити.
— Мне не нужны твои комплименты. Я в них не нуждаюсь. Хочу, чтобы ко мне относились как к любому другому равному мужчине.
— Замечательно. Постараюсь, чтобы в наших разговорах не было ничего, что могло бы быть истолковано как комплимент, — усмехаюсь я.
Плечи ноют, отягощенные разочарованием от общения с этой безумной женщиной. Снимаю пиджак, бросая его на спинку кресла, пытаясь удержаться от того, чтобы не извергнуть все глупости, как сделал бы другой человек, сидящий напротив меня. Потому что, хотя это и не должно иметь значения - и хотелось, чтобы этого не было, - тот факт, что Эмити, чертовски важная персона.