У ног женщины, на тряпичном коврике сидела очень похожая на нее девочка лет одиннадцати и играла с куклой. Кукла была сооружена из куска шерсти, перевязанного ниткой таким образом, что образовались голова, руки и туловище, одетое в длинную рубаху. Девочка была одета в такую же по форме белую холщовую рубашку и подпоясана верёвочкой так же, как и ее кукла. Ноги у девочки были босыми.
Рядом с чернявой женщиной на лавку сел подросток. На лавке возле него лежали: деревянная колодка под детскую ножку, нож, и кочедык – металлический штырь на деревянной ручке. Под лавкой лежали узкие полоски липового лыка. Похоже было, что брат начал вязать для сестры с помощью кочедыка новые лапти взамен изношенных, валявшихся рядом.
Великан поставил светильник на стол, представился сам и представил членов своей семьи:
– Я кузнец Гордей Старый, это мой сын и помощник Петр, а там жена Наталья и дочь Настя.
Вошедшие вслед за князем опричники перекрестились на образа, поздоровались с хозяевами и назвали себя.
– Наталья, собери гостям на стол, – распорядился Гордей.
Жена встала с сиденья прялки, ловким движением достала ухватом из печи глиняный горшок со щами и поставила его на стол, а затем стала снимать с полки глиняную посуду и расставлять ее на столе.
– Постой, хозяйка, – вмешался Хворостинин. – Мы съестные припасы тоже выставим, нам их с собой в дорогу добрые люди дали.
Он махнул рукой Степану и тот стал вынимать из собранного женой Конона в дорогу холщового мешка копченую свинину, лепешки пшеничного хлеба, сушеную рыбу, лук и чеснок.
Мужчины помолились и сели за стол вечерять. Жена и дочь кузнеца пошли в женский закуток, огороженный занавеской за печью.
Дмитрий Иванович, согревшийся от идущего от печи тепла и от горячих щей, завел застольный разговор.
– Откуда ты, Гордей, отчество мое знаешь? – спросил он.
– Видел, как ты с поляками храбро бился в составе царского полка во время осады Полоцка, – ответил кузнец. – Я тогда в смоленском земском ополчении служил, итальянским пушкарям помогал из осадных орудий по городским стенам бить. Оттуда и оружие у меня осталось.
Великан показал на висевшие на стене самострел, боевой топор и на стоявшую в углу рогатину.
– А что, много в окрестных деревнях мужиков, которые в ополчении служили? – продолжил расспросы князь.
– Да немало, особенно в соседнем селе Преображенье, да в деревнях Бряхино и Богородичное, – ответил Тихон. – Только все мужики с Рождества в тюрьме, куда их смоленский наместник посадил за недоимки.
– Почему же податей не платили? – поинтересовался Хворостинин. – Государству деньги нужны жалование платить служилому люду, что против татар, немцев, литовцев и поляков воюет.
Гордей доел щи, положил в пустую миску деревянную ложку и степенно начал рассказ.
– Коли, Дмитрий Иванович, ты серьезно интересуешься нашими делами, то я расскажу.
Земли у нас своей мало, так мы с мужиками артель учинили и заказы для ливонцев делать наловчились. Преображенские рубили дубы, пилили из них доски и брусья, потом возили в Полоцк, а оттуда, по Западной Двине, на плотах спускали до Риги. Там ливонцы собирали из наших заготовок на верфи корабли, или продавали их дальше – в Данию, Швецию и даже в Англию. Бряхинские мужики – коноплю растили и из нее веревки крутили. Богороднические – лен растили, а их бабы вили из него нитки и ткали материю для парусов. Я ковал гвозди, пластины и другие металлические детали для заморских кораблей.
Мужики меня земским старостой избрали. По полученной от царя уставной грамоте мы установленную в ней сумму налогов между собой сами разверстывали и в казну исправно платили. На пропитание тоже оставалось достаточно.
Как война с немцами началась, так торговля через Ригу пошла на убыль, а после того, как наши войска в заливе возле крепости Динамюнде весь ливонский флот сожгли, так и вовсе остановилась.
Мужики опять землю пахать начали, но таких больших податей, как раньше, платить, конечно, не могли. Вот смоленский наместник всех в тюрьму и посадил. Я кое-как пробавлялся кузнечными работами, и налоги продолжаю платить, но, говорят, он и меня собирается в тюрьму отправить, ведь у нас по налогам круговая порука промеж всех.
Тут в сенях наверху что-то зашумело, вроде бы как даже заговорило нечеловеческим голосом. Степан и Михаил схватились за прислоненные возле лавок сабли, остальные гости тоже напряглись.
– Это мои голуби в сенях под крышей шумят, – с улыбкой заметил Петр, сидевший рядом с отцом за столом. Петр был очень доброжелательно настроен ко всему миру и постоянно улыбался.