В процветающем Йемене образовался избыток населения, которое не могло покинуть его, ни переправившись через Красное море из-за враждебности Абиссинии, ни поднявшись по его побережью на север, так как Хиджаз тоже страдал от перенаселенности. Поэтому мелкие, самые неимущие группы, побуждаемые неумолимой необходимостью, уходят в глубь пустыни; земледельцы превращаются в кочевников, рискуя снова стать пахарями по другую ее сторону. Лоуренс превосходно описывает[28] эту «кузницу кочевников», этот «пустынный Гольфстрим», неисчерпаемая энергия которого живет в семитах и преподает каждому из своих участников самую ядовитую и обстоятельную из всех социальных дисциплин, номадизм. Даже если этот тезис и преувеличивает опасности переправы через Красное море, а кочевничество никогда не носило столь неотвратимого характера, от этого ничуть не страдает тот факт, что между пустыней и арабом существует глубокое сродство. Во-первых, горожане составляют лишь ничтожное меньшинство, и даже они восприимчивы к зову пустыни. Мы видим, как преуспевающий Мухаммед, супруг богатой Хадиджи, регулярно удаляется туда, однажды – на целый год, чтобы там предаваться размышлениям, ибо семиты, как евреи, так и христиане, или арабы, всегда взирали на пустыню как на оптимальное место для религиозного вдохновения. Синай находится в пустыне. Когда же отклик на зов пустыни не был продиктован обстоятельствами или аскетизмом, человеком двигали более прозаические соображения торговли.
Колыбелью ислама не является ни Йемен, ни пустыня, а Хиджаз, который очень мало заслуживает своего звания преграды, так как его роль – служить проходным путем. В отличие от Йемена он не является страной богатой культуры. В Мекке нет ничего своего, там все привозное, а климат почти невыносим – настолько, что еще и сегодня путешественник задается вопросом, как могло человеческое общество удержаться на этой бесплодной равнине. Это не что иное, как пустыня, а ведь можно с полным основанием вспомнить о плодородии некоторых оазисов, в частности Медины. Однако существует единодушное мнение о том, что эти два крупных города Хиджаза, ставшие средоточиями ислама, никогда не смогли бы сыграть своей роли, если бы не являлись перевалочными пунктами на пути торговли благовониями. Таким образом, именно торговые нужды побуждали жителей Мекки или Медины, не роняя при этом своего социального статуса, и даже укрепляя его, становиться караванщиками и вступать в контакт с бедуинами. Именно так поступил Мухаммед и не составил в этом отношении никакого исключения.
Таким образом, именно в этом двойственном и определенно непростом союзе бедных кочевников и торговой аристократии следует искать глубинные причины революционного брожения, которому суждено было вылиться в ислам.
Однако какими бы глубокими ни были разногласия авторов по поводу роли климата, окружающей среды, экономических факторов, все они согласно полагают, что Аравия получила свой исторический шанс благодаря тому, что породила необыкновенного человека, способного осуществить этот тонкий синтез и сумевшего – в стране, которая гордится тем, что произвела на свет сорок тысяч пророков, – стать для своих современников единственным Пророком и до сегодняшнего дня оставаться им для миллионов мусульман.
Глава II
Мухаммед
Нет ничего более неопределенного, чем жизнь того, чьи приверженцы называли его «Мухаммедом» («вдохновенным, достохвальным»), согласно Корану, предвозвещенного Иисусом с помощью синонима Ахмед, и, вероятно, более известного в течение всей первой части своего существования как Абу-ль-Касим.
Можно покорно следовать исламскому преданию, которое окружает земной путь Пророка ореолом сверхъестественности и не терпит самой возможности применения к нему исторической критики.[29] Мы предпочитаем опираться в основном на Коран, хотя в нем Мухаммед очень редко говорит о самом себе.
Судя по дате его смерти – 13-й день месяца Раби, в 11 году по Хиджре, или 8 июня 632 г., – из которой мы вычитаем десять лет, проведенных в Медине, и десять или тринадцать лет проповеди в Мекке после откровения, полученного в сорок лет, рождение Пророка можно отнести примерно к 570 г. Когда бы это ни произошло, все согласны с тем, что Мухаммед принадлежал к племени курайшитов, самому влиятельному в Мекке. Наибольшим весом тогда пользовались две семьи: Омейя, самая богатая, удерживала в своих руках политическую и военную власть в городе; род Хашим, менее обеспеченный, охранял колодцы Замзам, и их содержание приносило ему немалый нравственный и религиозный авторитет. Мухаммед был хашимитом. Учитывая это почетное родство, можно удивиться его бедности. Чтобы объяснить ее, кое-кто заявляет, что его дед, Абд-аль-Мутталиб, разорился из-за своей щедрости по отношению к паломникам. Через свою мать, Амину, будущий пророк был связан с одним из кланов соперничавшего с Меккой города Йасриб, который прозвали Мединой, «приютом», когда он поселился там, возможно, благодаря этим кровным узам. Отец, Абдаллах, о котором известно очень немногое, если не считать того, что он был очень красив, умер до рождения своего сына, оставив жену в нищете. Ребенок был поручен своему деду, который отдал его кормилице из семьи местных бедуинов, бану сад; согласно распространенному мнению, климат Мекки был практически невыносимым для новорожденных. Само собой разумеется, легенда подробно описывает чудеса, предшествовавшие и сопровождавшие его рождение: незадолго до зачатия лицо Абд-Аллаха осветилось лучом божественного света нур, столь явно, что это побудило другую женщину тщетно искать близости с ним, надеясь стать матерью Пророка. Затем некий голос возвестил Амине, что она носит во чреве «лучшего из земнородных».[30] Ребенок появился на свет свободным от всякой скверны, обрезанным от природы, а пуповину ему перерезал ангел Джабраил; время родов было ознаменовано появлением кометы, Сирия была освещена, и Амина могла видеть даже рынки Дамаска, в то время как озеро Суа высохло; ужасное землетрясение поколебало дворец Сасанидского царя Кисры (Хосрова) и повалило сорок его башен, священный огонь, который более тысячи лет поддерживали его персидские поклонники, угас, а все идолы на земле, устыдившись, склонили головы.[31] Кормилица Халима, со своей стороны, поведала, что год этот был неурожайным, и она отправилась в Мекку верхом на исхудалой ослице в сопровождении своего мужа на такой же тощей верблюдице. Ее собственный ребенок плакал, мучимый голодом, который она не могла утолить, ибо у нее осталась лишь капля молока, а у верблюдицы оно пропало. Халима пришла в отчаяние: как сможет она в такой ситуации взять на себя еще одного питомца? В городе все новорожденные уже были разобраны, кроме одного, красота которого ее покорила, и она с сожалением подумала, что если она не возьмет его, никто другой не станет себя им обременять, так как семья его слишком бедна, и ни одна кормилица не согласилась принять его; поэтому он обречен умереть, отравленный нездоровым воздухом этого города. Она увезла его с собой. И едва она взяла его, как грудь ее снова наполнилась молоком. В пути у ее верблюдицы тоже появилось достаточно молока, чтобы прокормить их всех, а ослица пошла так быстро, что Халима догнала всех своих подруг.
29
См. по этому поводу любопытную работу Dinet и El. Hadj Shman ben Ibrahim,