14 век. Монгольская империя разделилась. Каждый хан, несмотря ни на что, желает быть главным. До великого правителя империи Юань Есун-Тэмура дошли слухи о наследии Чингисхана, благодаря которому враги мчались без оглядки, а подданные покорялись, подавленные необъяснимым страхом. Он принимает решение найти его. Не потеряет ли он больше, чем сможет найти? Великий хан начинает свой путь.
Путь к Волку!
Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.
Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.
Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.
Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет. А старик Жондырлы — сумел. Но это не принесло счастья роду Хана.
— Сакрын ичтыр басак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!
Женщина вскочила с колен.
— Кэчюм дыр! Хавсанат гэйды салдынык! Кэчюм дыр! Кэчюм дыр! — тонко закричала, сбиваясь на визг и вой, отступая вглубь, пряча за спину свёрток.
Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.
— Кэчюм йок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!
Могучий стражник посмотрел на Есуна и, схватив женщину, увёл её.
Закон неба нельзя нарушать никому, даже если ты токал Хана. Женщина ещё что-то кричала, умоляла, но лицо Великого было словно вырезано из камня, ни один мускул не дрогнул на обветренном лице.
Ничего примечательного не ждало Гюзель-Лейлат, теперь её вообще ничего не ждало впереди. Хан вздохнул, перед ним сел Всезнающий, заглянул в глаза.
— Ты понимаешь, что по-другому невозможно поступить.
— Знаю, старик, ты сказал, что мы уже пришли к гробнице Чингисхана, что-то её тут нет.
— Я всё правильно сказал, гора — его гробница, завтра мы будем у гроба, Хан.
Есун вздохнул и с интересом посмотрел на Всезнающего, уже высушенного, как мумия, старика, еле передвигающегося, но при этом обладающего очень сильным духом. Старец шамкал беззубым ртом, с интересом поглядывая на предводителя. Совсем не пугливый Хан, побаивался этого взгляда.
— Пришло время поговорить с предками, — сказав это, Всезнающий выпил отвара из чаши и с благоговением одел на шею шнурок с конём. Есун-Тэмур сидел, выпрямив спину, и смотрел в глаза старцу, пока те не затуманились, дальше всё зависело от воли неба. Выставив стражу у полога юрты, Хан отправился досыпать свой потревоженный сон.
Проснувшись на рассвете, Есун не обнаружил в палатке Всезнающего, но, проверив шкатулку, успокоился, конь был на месте. Не то чтобы он не доверял старику, просто тот мог элементарно забыть вернуть фигурку на положенное ей место. Наказав страже готовиться к продолжению пути, Есун принялся завтракать.
— К вам Всезнающий, пустить его Хан?
Тот лишь небрежно махнул рукой, потому что не любил, когда его отрывают от еды, но старика нужно было выслушать. Полог отогнулся, и внутрь проскользнул старец. Отложив яства, предводитель монголов выжидающе посмотрел на Всезнающего, тот не заставил себя ждать.
— Мы почти на месте, пещера ждёт тебя, Великий. И так же тебя будет ждать Тармаширин-хан, вновь.
— Ты и вчера говорил, что мы почти там куда идём, а на счёт Тармаширин-хана — это не твоего ума дело, указывай дорогу, с остальным я справлюсь. — Раздражённо проговорил Есун.
А в двухстах метрах от лагеря сидела почти что старуха, так на неё повлияли последние несколько часов. Сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, баюкая на руках превратившееся в ледышку тельце. Рядом лежал ещё один мертвец, убитый рукой этой самой женщины. Мать всё баюкала на руках и тихонько пела колыбельную тому, кто уже не проснётся, в бессмысленной надежде терзая ткань одеяльца. Допев песенку, женщина опустила свёрток на землю, схватила валяющийся рядом палаш и рассмеялась. Смех этот был полон безумия, он как будто не принадлежал человеку.
Войско уже должно было выступить в путь, но всё ещё стояло на месте, нигде не могли разыскать Жондарбая, начальника стражи Хана. В юрту зашёл его заместитель и, помявшись, произнёс: