— Так быстро? — удивился я.
— Первый уровень возводится очень быстро, — ответил Гумилёв и махнул в сторону одного из строений. — А вот и наш штаб.
Штаб отличался от остальных построек чуть большим размером и наличием крыльца с четырьмя ужасными ступеньками.
Ступеньки скрипели, пока мы поднимались. В такт им механический голос равнодушно сообщил об окончании строительства карьера. Когда мы уже входили внутрь, я услышал топот ног на улице и обернулся. Мимо штаба на всех парах пробежал рабочий-шахтёр, примерно в том направлении, откуда пришёл.
— Город начал получать железо, — радостно сказал Гумилёв и сделал приглашающий жест. — Пожалуйста, проходите, Павел Дуров.
Внутри нас ждали фанерные стены, коптящий светильник и ящики вместо мебели. На стене висел старенький монитор, на экране постоянно мелькали цифры и графики, но я не стал акцентировать на этом своё внимание.
— Где карта? — спросил я.
— Секунду. — Гумилёв подошёл к монитору, покрутил какое-то колёсико, на экране появилась картинка, изображавшая немного не то, что я ожидал увидеть.
Горы, леса, озёра, какие-то строения. Ни материков, ни стран, ни городов.
— Это наш город! — Гумилёв ткнул пальцем в центр монитора, в изображение небольшого домика. — А вокруг наша провинция.
— А дальше? — спросил я. — Что на юге, на севере?
— Я там не был, — ответил Гумилёв.
— А где ты был? Так, ладно! Давай с самого начала.
Я сел на ближайший ящик, и начал задавать вопросы.
Сперва я попытался выяснить историю этого города. Откуда он взялся, кто построил эти сараи, почему вокруг на тысячи километров выжженная пустыня, в которой бродят спятившие люди. Гумилёв ответил, что так было всегда, и так везде. В пустыне царствовал вирус бешенства, превращающий людей в обезумевших животных. Счастливчики, избежавшие столь печальной участи, объединялись, строили поселения и форты, в конце концов становившиеся городами.
Тогда я попросил его рассказать свою историю. Когда он родился, где, как сюда попал.
И тут началось самое интересное.
Всю свою жизнь, сколько себя Гумилёв помнил, он прожил здесь. Убивал безумцев, обитавших в пустыне с незапамятных времён. Командовал рабочими и строителями. Выполнял распоряжения основателя и владельца города, назвавшегося сначала Мегамозгом, потом Великим Магистром, а потом Павлом Дуровым.
Прежний владелец города большую часть времени проводил вне его стен. За гарнизоном он почти не следил, и лишь благодаря Гумилёву в городе сохранились признаки жизни.
Мой собеседник ударился было в воспоминания, но я его прервал, и спросил, сколько ему лет.
Гумилёв не смог ответить на этот вопрос. Он не знал, где родился, и кто были его родители. Не помнил своего детства и своей юности. У него никогда не было друзей. Сколько себя помнил, он всегда был один и всегда — в городе без названия.
История всей жизни этого немолодого мужчины выглядела так, словно однажды он проснулся в одном из сараев, и приступил к обязанностям командира гарнизона, как ни в чём не бывало.
— Ваш предшественник назначил меня мэром города, и теперь я отвечаю за строительство, добычу ресурсов…
— Подожди! — перебил я его. — Расскажи ещё раз, с самого начала. У тебя были родители? Детство помнишь своё? До того, как ты проснулся в штабе.
Гумилёв с нескрываемой печалью на лице мотал головой, и разводил руками. Тёр виски, морщил лоб. Я не мог понять, правду он говорил, или притворялся, что ничего не помнил.
— А юность? Тоже не помнишь? Ты же не всегда был такой? Сколько тебе лет? У тебя семья была? Жена, дети…
Гримаса отчаяния внезапно исказила лицо Гумилёва.
— Хватит! — заорал он, вскакивая с места. — Я не помню!
И тут же, схватившись рукой за сердце, даже не присел, а рухнул обратно, издав стон.
— Эй, эй! — обеспокоился я. — Спокойно, не умирай!
Гумилёв не умер. Хотя и побледнел быстро, но так же быстро его отпустило. Он вытер рукавом пот со лба, и пробормотал:
— Простите, Павел Дуров.
— Я не… Всё в порядке? — спросил я, решив не спорить пока насчет имени.
— Да. Я не должен был повышать на вас голос.
— Да ладно, — отмахнулся я. — Любой бы нервничал, если бы ничего не помнил. У вас тут кофе есть?
— Конечно. Я сейчас сделаю.
Под видом кофе Гумилёв приготовил какую-то коричневую бурду. Лучше, чем ничего.
Пока пили кофе, я честно рассказал Гумилёву свою историю. Историю журналиста, оказавшегося в центре международного заговора спецслужб и наркокартелей, похищенного средь бела дня на оживлённой московской улице, очнувшегося в неведомом месте, в совершенно чужом мире.