— Поезжайте, друг мой, — по-отечески ответил Бертье. — Отдохните, как следует, но не растрачивайте силы попусту, они нам еще понадобятся.
Лежон отдал честь и торопливо удалился. Стоя у окна, Бертье видел, как полковник вскочил в седло и с места пустил лошадь в галоп. «Доживем ли мы до следующей недели?» — грустно подумал генерал-майор.
Лежон вихрем домчался до розового дома на Йордангассе. Бросив поводья, он ринулся на третий этаж, где находились покои Анны Краусс, без стука вошел в спальню и, затаив дыхание, на цыпочках подошел к кровати в форме саркофага. Анна безмятежно спала, освещенная узким серпиком луны, и, казалось, на ее губах застыла легкая, едва заметная улыбка. Луи-Франсуа прислушался к ровному дыханию девушки. Она вздохнула во сне, слегка потянулась, но глаз не открыла. Лежон придвинул к кровати стул и присел, с волнением наблюдая за спящей красавицей. Позже он узнал, что барышню, посещавшую императора, звали Ева, и в ее фамилии было на одну букву «с» меньше. Приемная дочь одного из офицеров интендантской службы, она привлекла внимание императора во время смотра на дворцовой площади: среди женщин в ярких платьях она одна была одета в черное, словно предвестница грядущего несчастья.
Анри тоже никак не удавалось заснуть; комнату на постоялом дворе в пригороде он делил со своим сослуживцем, а тот ужасно храпел во сне. Поэтому Анри зажег свечу и принялся укладывать свои вещи в кожаный баул, готовясь к завтрашнему переезду. Он листал каждую книгу, прежде чем положить ее на место, и его взгляд упал на случайно открывшуюся страницу «Кораблекрушения» Альберти: «Мы не знали, куда нас несет в бескрайних просторах моря, но уже то, что мы могли дышать, не захлебываясь водой, казалось нам настоящим чудом». Строки, написанные в эпоху Возрождения, полностью соответствовали его нынешнему состоянию... За окном уже брезжил рассвет, когда Анри, не раздеваясь, вытянулся на своей постели и заснул с мечтой о нежной и прекрасной Анне Краусс.
ГЛАВА ВТОРАЯ
О чем мечтают солдаты
Было тепло, солнечно, и в воздухе витал сладковатый аромат акаций. В эту субботу, в канун троицына дня, вольтижер Паради отдыхал на берегу острова Лобау. Мундир он аккуратно разложил на земле, рядом поставил кивер с желто-зеленым султаном и ранец, а остальную амуницию свалил в кучу; шинель, свернутая в скатку, служила ему подушкой. Этот рослый рыжеволосый парень крестьянской наружности был еще совсем молод — под носом едва пробивался темный пушок; в его больших ладонях ручки плуга выглядели бы куда уместнее, чем ружье. Раньше он пользовался им только для того, чтобы отпугивать волков. Сейчас у солдата на уме была лишь одна мысль: как дезертировать до начала жатвы и вернуться домой, где от него было бы куда больше пользы. Вот только как это устроить накануне предстоящих сражений? Через месяц надо будет косить овес, а в августе поспеет пшеница; отец в одиночку ни за что не справится, а старший брат не вернулся с войны. Паради жевал травинку и думал, что не успел даже потратить флорины, которые заработал вчера вечером в Вене, присматривая за лошадями Эдмона Перигора. Вдруг, как по команде, стих щебет птиц. Юноша приподнялся на локтях и глянул поверх высокой травы: 4-й армейский корпус маршала Массены переходил через Дунай по большому мосту — саперы закончили свою работу ровно в полдень. Теперь был слышен только топот тысяч ног, гулко шагавших по деревянному настилу. Саперы в легких неустойчивых лодках, для страховки привязанные к ним веревками, баграми и веслами расталкивали плывущие в воде бревна, чтобы они ненароком не пообрывали пеньковые якорные тросы, державшие мост на месте. Дунай ярился. Позавчера ночью батальон вольтижера Паради форсировал бурную реку на длинных лодках и плотах. Высадка на остров произошла внезапно и имела целью выбить с него сотню австрийцев, оставленных там в качестве дозора. После непродолжительной перестрелки и короткой рукопашной, завязавшейся в прибрежных зарослях, остров перешел в руки французов. Пленных было мало: попались лишь те немногие, кто заблудился в темноте, большинству удалось сбежать...
Паради с малых лет умел ставить силки и ловко управлялся с пращой, а на острове Лобау, издавна числившемся среди охотничьих угодий австрийской короны, мелкой дичи было хоть отбавляй. Утром он подбил какую-то птицу, сидевшую на ветке ивы, возможно, это была желтоголовая иволга. Теперь она жарилась на штыке, и Паради поднялся, чтобы перевернуть ее над горячими углями. На другой стороне острова в одной из проток Дуная он приметил щук и плотву и пообещал одному из товарищей по роте — тот был образованней, но не в ладах с природой — научить его удить рыбу. Винсент пожал плечами — он знал, что будущее, даже близкое, ему больше не принадлежало. И голос унтер-офицера Руссильона лишний раз подтвердил этот печальный факт: