Над площадью разносился громкий голос д’Эспаня. Он отдавал четкие команды, руководил подготовкой к бою, осматривал лошадей и оружие. Генерал заметил, что в конце главной улицы кирасиры роют под вязами могилу, и отправил туда капитана Сен-Дидье с приказом покончить с похоронами как можно скорее. Не особенно поторапливаясь, офицер отправился туда пешком.
Трое кирасир, орудуя лопатами, найденными в ближайшем сарае, заканчивали рыть яму. Неподалеку в траве лежал окоченевший труп солдата Пакотта.
— Поторопитесь, ребята, — сказал капитан.
— Нужно все сделать по правилам, господин капитан, — скупо ответил Файоль, втыкая лопату в горку свежей земли у края могилы.
— Мы уходим из этой чертовой деревни!
— Мы хороним нашего брата, господин капитан, мы не хотим, чтобы он стал добычей лис.
— У нас есть свои принципы, — добавил один из кирасир, здоровяк-кузнец по имени Верзье.
— А того типа, что вы вчера проткнули в доме, хоронить не будете?
— Но он же австриец! — возразил Файоль.
— Если его сожрут лисы, то это его лисы, австрийские, — с ухмылкой заметил третий солдат, невысокий худощавый брюнет.
— Довольно, Брюнель! — оборвал его капитан Сен-Дидье.
— Вы же верующий человек, господин капитан? — лукаво спросил Файоль, поглаживая черные подтяжки, найденные в кармане Пакотта; теперь они висели у него на шее наподобие галстука — то ли сувенир, то ли трофей.
— Чтоб через четверть часа все трое были в своем взводе! — приказал капитан и резко развернулся на каблуках, досадуя, что приходится иметь дело с такими болванами.
Когда офицер отошел подальше, Брюнель спросил у приятелей:
— Сен-Дидье — фамилия дворянская или я ошибаюсь?
— На него можно рассчитывать, — ответил Файоль. — Я видел его при осаде Ратисбонна. Он свое дело знает.
— Это хорошо! — сказал Верзье, снова берясь за лопату. — А то я уже сыт по горло жалкими офицеришками, которых набирают прямо из коллежей и за две недели готовят из них командиров, хотя вся разница между нами заключается лишь в том, что они знают латынь!
За деревней, над берегом Дуная с пронзительными криками, похожими на смех, носились белые чайки. Файоль перекинул через плечо коричневую шинель и поморщился:
— Плохо дело, если даже птицы смеются над нами...
Кавалерийские полки, расквартированные в Вене, вышли из города на рассвете, и земля загудела под копытами множества лошадей. Фридрих Стапс прижался к стене, пропуская отряд драгун, двигавшихся легким галопом, иначе они затоптали бы его, не моргнув глазом. Потом он углубился в лабиринт старых улиц вокруг собора Святого Стефана. Остановившись у скобяной лавки, юноша толкнул застекленную дверь и вошел внутрь. Несмотря на столь ранний час в лавке уже был клиент — плотный седовласый господин в темной сюртуке, его редкие длинные волосы закрывали воротник и ложились на плечи. Мужчина говорил по-французски, а торговец только хлопал глазами, пытаясь объяснить ему на своем венском диалекте, что ничего не понимает. Тогда француз достал из кармана кусочек мела и что-то нарисовал на прилавке. Нарисовал, несомненно, плохо, о чем можно было судить по озадаченному виду коммерсанта. Стапс приблизился и предложил свою помощь:
— Я немного говорю на вашем языке, сударь, и если бы мог быть вам чем-то полезен...
— Ах, молодой человек, вы мой спаситель!