— Псссст!
Паради обернулся и увидел Ронделе. Тот лежал на животе и подмигивал ему.
— Ты как, не ранен? — спросил Винсент.
— Я в порядке, но повторения мне бы не хотелось. Прикидываюсь трупом для маскировки.
— Осторожно!
Прихрамывая, к ним приближался выбитый из седла австрийский гусар. Он услышал разговор двух лжепокойников и угрожающе поднял саблю. Вовремя получив предупреждение, Ронделе без лишних вопросов перекатился на бок, а Паради швырнул в глаза гусару горсть земли. Ослепленный, тот покачнулся и располосовал воздух перед собой серией смертоносных мулинетов. Но на помощь вовремя подоспел унтер Руссильон: он подобрал с земли штык и с размаху вонзил его австрийцу в спину.
— Раненые или нет, встать! — скомандовал унтер-офицер. — Австрияки вот-вот вернутся.
— Так они ушли? — вздохнул Ронделе, когда Руссильон взял его за предплечье и рывком поставил на ноги.
— Тебя даже копытом не задело! — сказал ветеран. — А с тобой что? — он глянул в сторону Паради.
— Это кровь, — ответил Винсент, — только я не знаю, чья.
— Собираемся за лощиной! Пошевеливайтесь, ребята!
Оглушенные, чудом избежавшие смерти, солдаты покачивались на негнущихся ногах.
— И не забудьте подобрать свои лядунки, — ворчливо напомнил Руссильон. — Нечего разбрасываться боеприпасами.
Вольтижеры направились к лощине, стараясь не смотреть на настоящие трупы. На другом конце поля гусары в зеленой форме перестраивались для новой атаки.
После четвертой опустошительной атаки австрийцев генерал Молитор принял решение отступить к деревне по дну лощины, тянувшейся до самого Асперна, чтобы там перегруппировать свои силы и занять оборону. Сдерживая испуганную лошадь, он отдавал необходимые распоряжения своим офицерам и взмахами шпаги указывал направление отхода. В этот момент австрийцы снова бросились в атаку. Посчитав, что перед ними небольшой пригорок, гусары направили туда своих коней, но когда поняли свою ошибку, было уже поздно: при падении многие просто свернули себе шеи, а тех, кто выжил, французы добивали ударами штыков или выстрелами в упор. Вольтижеры оставляли поле боя, но уносили с собой снаряжение и оружие, снятое с убитых: один нес ружье под мышкой, другой на ремне, кто-то подобрал черную кожаную перевязь и сунул в нее обнаженную саблю. На груди Паради перекрещивались ремни нескольких лядунок, на голове красовался красный австрийский кивер. Французы отходили к окраинам Асперна, лавируя между лежащими на земле большими вороными лошадьми. Раненые животные жалобно ржали и бились в агонии, но о том, чтобы добить их милосердным выстрелом, не могло быть и речи — оставшиеся заряды были на вес золота, их следовало сохранить для людей, при этом желательно целиться в живот или голову.
Из-за особенности восприятия вблизи пожар выглядел не таким зрелищным, как издалека. Большинство домов на главной улице стояли почти нетронутыми, и тому были две причины: во-первых, смолкли пушки барона Гиллера, а во-вторых, огонь уже успел сожрать все, что могло гореть. Солдаты тушили слабеющий огонь, забрасывая его землей. Обгорелые, почерневшие остовы зданий курились едким дымком и угрожающе потрескивали, то тут, то там они рушились, вздымая в небо облако пепла и вихрь оранжевых искр. Чтобы как-то защититься от запаха гари, вызывавшего приступы неудержимого кашля, вольтижеры рвали нижние рубашки и прикрывали лица самодельными масками. От нестерпимого жара начинали потрескивать волосы.