— Сир, лестница закреплена. В подзорную трубу вы сможете видеть все поле боя.
Наполеон с сомнением посмотрел на сосну и свисающую с нее веревочную лестницу. Как взобраться наверх, когда из-за болей в спине он даже в седле держится с трудом? Он вздохнул:
— Полезайте, Лежон, и сообщайте мне все до мельчайших подробностей.
Нижние, самые толстые ветви сосны остались под ногами полковника, когда император добавил:
— И помните: главное — не отдельные люди, а крупные массы войск, как на ваших чертовых картинах!
Добравшись до верхушки, Лежон закрутил веревку вокруг руки, поставил ногу на основание сука потолще и раздвинул колена подзорной трубы. Объектив описал широкий полукруг: по всей равнине перемещались огромные людские массы. Бертье научил Лежона распознавать полки эрцгерцога по их знаменам, и теперь он мог сказать, как называется тот или иной полк, кто им командует и сколько в нем штыков. Благодаря зрительной трубе императора он различал даже желтые вымпелы улан, черные бархатные ленты вокруг касок драгун... На правом фланге человеческого столпотворения полковник заметил пехотинцев Гогенцоллерна и кавалеристов Бельгарда[70], концентрировавшихся на подступах к Эсслингу, но не предпринимавших пока попыток войти в деревню. Слева по-прежнему горел Асперн, войска барона Гиллера продолжали настойчиво штурмовать деревню. В центре, чуть в стороне от еще не вытоптанных полей, реял зеленый с серебряным шитьем штандарт маршала Бессьера. Неподвижно застыли егеря Ласалля и семнадцать эскадронов кирасир д’Эспаня, готовых в любую секунду вихрем сорваться с места и вступить в бой. Напротив них в дыму виднелись линии плевавшихся огнем пушек, но батальонов и кавалерии стало меньше: австрийские войска теперь двигались к обеим деревням, где эрцгерцог планировал нанести основной удар. Центр оголялся все больше и больше. Лежон стал спускаться, чтобы доложить об этом императору. Он спрыгнул на землю почти одновременно с появлением двух всадников: один прибыл из Эсслинга, другой из Асперна.
На лице первого — это был Перигор — сияла широкая улыбка. Второй — Сент-Круа — наоборот, выглядел потрепанным и встревоженным. Его волосы порыжели от огня, на мундире чернели подпалины от искр и падавших головешек. Быстрый взгляд император скользнул по обоим.
— Начнем с хороших новостей. Перигор?
— Сир, маршал Ланн удерживает Эсслинг. При поддержке дивизии генерала Буде он не отступил ни на шаг.
— Славный Буде! Он отличился еще при осаде Тулона!
— Сир, эрцгерцог лично вел войска в наступление...
— Вел? — император вопросительно приподнял бровь.
— С ним случился приступ падучей...
— Кто его заменяет?
— Розенберг, сир.
— La fortuna è cambiata!{6} Там, где споткнулся Карл, бедняга Розенберг свернет себе шею!
— Того же мнения придерживается и генерал-майор, сир.
— Розенберг храбр, но чересчур горяч, кроме того, ему не хватает решительности. Он от природы осторожен... Что у вас, Сент-Круа?
— Господин герцог де Риволи отчаянно нуждается в боеприпасах, сир.
— Он не впервой оказывается в подобной ситуации.
— Что мне ему ответить, сир?
— Что смеркаться начинает в семь часов, а до того пусть выкручивается, как может, но удержит в своих руках Асперн или его руины. К тому времени мост будет восстановлен, и батальоны, что застоялись на правом берегу, перейдут Дунай. Тогда нас будет шестьдесят тысяч...
— За вычетом покойников, — пробормотал себе под нос Сент-Круа.
— Что вы сказали?
— Ничего, сир, просто я прочищал горло.
— Завтра утром из Сент-Польтена прибудет армия Даву. Численность наших войск возрастет до девяноста тысяч человек, а австрийцы выдохнутся...
Курьеры еще не успели вскочить в седла, как император молча обернулся к Лежону и требовательно взглянул на него.
— Сир, австрийцы толпами стекаются к деревням.
— Таким образом, они ослабляют свои позиции в центре.
— Да, сир.
— Вот где их слабое место! Несомненно, Бертье тоже заметил это. Отправляйтесь к нему в Эсслинг — его наблюдательный пункт на черепичном заводе — и передайте, что пора бросить нашу кавалерию против артиллерии эрцгерцога. Подробности атаки генерал-майор обсудит с Бессьером. Коленкур! Замените Лежона на верхушке сосны!
Полковник умчался передать приказ, а император поудобнее устроился в кресле и пробормотал:
— Меня могут обвинить в безрассудстве, но только не в медлительности!
Файоль с раннего утра торчал на солнцепеке и чувствовал, что еще немного, и он сварится заживо в тяжелой кирасе и стальной каске. Его лошадь нетерпеливо била копытом, фыркала и терлась шеей о шею соседки. По ранжиру место Файоля находилось в шестом ряду эскадрона, и до него доносился лишь отдаленный шум сражения. Зато справа и слева он видел столбы дыма и длинные языки огня, вздымавшиеся над крышами домов, подожженных ядрами. Вдруг, за спинами передних всадников Файоль заметил какое-то движение. Над войсками проплыл штандарт Бессьера, потом мелькнули длинные припудренные волосы маршала, и кирасир увидел, как тот вскинул над головой обнаженную саблю. Звонко запели горны, по рядам прокатилась команда приготовиться к атаке, и на фронте протяженностью в километр одновременно пришли в движение тысячи всадников. Неудержимая лавина сорвалась с места и, набирая скорость, покатилась на пушки, окутанные белыми облаками порохового дыма.
70