— Господин герцог! С вами все в порядке?
— Коня мне! — рявкнул в ответ Массена.
Ланн, д’Эспань, Ласалль и Бессьер лично возглавляли атаки своих кавалеристов. Их задача сводилась к одному: врубиться в центр австрийских боевых порядков, прорвать их, отсечь от флангов, чтобы ослабить огневое давление на Асперн и Эсслинг, и захватить пушки. Файоль не имел общего представления о ходе сражения. В пылу боя он действовал, как заведенная кукла, ничего не боялся и ничего не хотел: ни остановиться, ни продолжать. Он превратился в марионетку и реагировал только на сигналы трубы и боевые кличи. Подобно всем, он вопил, рубил, уклонялся от ударов, снова колол и сносил головы.
Кирасиры захватили австрийскую батарею и, перебив артиллеристов, торопливо цепляли захваченные пушки к уцелевшим упряжным лошадям. Операцией командовал сам д’Эспань. Конь генерала фыркал, мотал головой, и с его губ, растянутых удилами, во все стороны летели клочья белой пены. Цепляя упряжь к лафету орудия, Файоль краем глаза наблюдал за командиром: серый от пыли, тот как влитой сидел в седле, но его отстраненный взгляд совершенно не вязался с короткими и точными приказами. Он отдавал их, скорее по привычке, чем осознанно. Кирасир знал, что мучило генерала: тот не мог отделаться от дурных предчувствий. Ну и дела! Неужели герой Гогенлиндена[79], еще в те годы открывший дорогу на Вену, несмотря на мороз и метель, боится призраков? Файоль хорошо помнил странную историю в замке Байройт — ему довелось быть ее свидетелем, — когда генерал д’Эспань потерпел поражение в стычке с призраком, но что это было на самом деле? Галлюцинация? Следствие усталости? Приступ лихорадки? Сам Файоль не видел призрака. Надо же — Белая Дама Габсбургов! В его родной деревне непослушных мальчишек тоже пугали привидениями, что бродили ночами вокруг придорожных крестов и на кладбищах, но он никогда в них не верил.
— Вы полагаете, что попали на курорт, Файоль? — крикнул капитан Сен-Дидье, размахивая красной от крови шпагой. Под его руководством кирасиры начинали срочную эвакуацию пятнадцати захваченных пушек.
Генерал д’Эспань поднял руку в замшевой перчатке, и артиллерийские упряжки тронулись с места. Файоль и Брюней стегали лошадей, заставляя их перейти на галоп, но слева из пелены дыма показались сначала гренадерские шапки, потом белые мундиры и высокие, доходившие до колен, серые гетры...
— Внимание! — закричал Сен-Дидье.
Основная часть кирасир развернула лошадей и сходу атаковала пехоту. В тот момент шальная картечина угодила генералу в грудь, пробив сталь кирасы. Д’Эспань покачнулся, не удержался в седле и упал, но его нога застряла в стремени. Испуганная лошадь понесла, волоча за собой раненого по изрытому ядрами полю. Файоль пришпорил свою кобылу и, пригнувшись к ее шее, помчался вдогонку. Когда лошади поравнялись, он ударом сабли перерезал ремень стремени. Солдаты, подоспевшие на помощь, сняли с генерала кирасу и завернули его в длинный белый плащ, принадлежавший какому-то австрийскому офицеру. На белом сукне сразу же расцвели алые звезды. Генерала бережно уложили на орудийный лафет. Его лицо было белым и безжизненным, как у призрака...
Трупов на могильных плитах аспернского кладбища валялось больше, чем покоилось в фамильных склепах. Окруженные неприятелем, вольтижеры камнями отбивались от стрелков барона Гиллера. Паради испытывал настоящее удовлетворение: камнями, пущенными из своей пращи, он сегодня разбил немало австрийских голов. Остатки его батальона постепенно сдавали позиции. Солдаты рассчитывали рассеяться на равнине, где кустарник и высокая трава укроют их до наступления сумерек. Австрийцы, взобравшиеся на ограду кладбища, уже победно размахивали флагами с изображениями черного двуглавого орла и мадонны в небесно-голубом платье, выглядевшей совершенно неуместно в этом аду. Надменно рокотали барабаны. Французов отстреливали, словно фазанов на охоте. В пролом кладбищенской ограды заглянуло жерло пушки. Паради и Ронделе не стали дожидаться выстрела и поспешили убраться подальше от опасного места. Чтобы перевести дух, они укрылись за телом какого-то унтер-офицера. Несчастный упал на могильный крест, да так и остался висеть на нем, как огородное пугало. Ронделе выглянул из-за трупа, чтобы посмотреть, где австрийцы, и не сдержал возгласа удивления:
— Смотри-ка, это же наш унтер!
Он приподнял тело и снял с креста, чтобы показать Паради. Унтер-офицер Руссильон смотрел в небо широко раскрытыми глазами, на его посиневших губах навсегда застыла улыбка. Ронделе укололся, отстегивая с потрепанного мундира покойника орден Почетного легиона.
79