— Лежон!
— Ваше превосходительство?
— Лежон, как продвигается ремонт большого моста? — спросил Бертье.
— Там сейчас Перигор. Он предупредит нас, когда войска с правого берега смогут перейти Дунай.
— Мы едем туда, — распорядился Бертье, закончив разговор с маршалом Ланном.
Они подсчитали потери и уже знали, что Молитор лишился половины своей дивизии: телами трех тысяч человек были устланы улицы Асперна и окрестные поля, и это не считая раненых, которые не смогут принять участие в предстоящем сражении, а до него оставалось три, максимум четыре часа — с рассветом неприятель снова пойдет в атаку, и опять начнутся изнурительные, изматывающие бои по всему фронту. Бертье и Ланн в сопровождении адъютантов вышли из штаба, берейторы подали лошадей, и в тусклых отблесках угасавших пожаров кортеж шагом двинулся вдоль Дуная. Незаконченное письмо Лежон высушил горстью мелкого песка и сунул за пазуху. Поднялся ветер, и с пожарищ в сторону Лобау потянуло едким дымом. От него першило в горле и слезились глаза. До окраины Асперна было уже рукой подать, когда всадники услышали выстрелы.
— Я еду! — крикнул Ланн, разворачивая коня.
Через мгновение силуэт маршала растворился в темном поле, отделявшем кавалькаду от деревни. Адъютант Марбо машинально последовал за Ланном, но потом перегнал его и поехал впереди, поскольку лучше знал дорогу. Остальные продолжили путь к малому мосту.
Ланн и Марбо двигались медленно и осторожно. Изгрызенный серпик убывающей луны почти не давал света, темень стояла непроглядная. Зато ветер нес с собой запах гари, раздражал лошадей и шевелил перья на треуголке маршала. Марбо спешился и повел лошадь в поводу, нащупывая дорогу носком сапога.
— Ты прав, — сказал Ланн, — сейчас не время ломать себе ноги!
— Ваше превосходительство, мы найдем вам подходящую коляску, и с нее вы будете руководить нашими атаками.
— Блестящая идея! Должен признать, я дорожу своими ногами.
Ланн тоже соскочил с лошади и пошел рядом с капитаном, за долгие годы заслужившим уважение маршала.
— Что скажешь о вчерашнем дне, Марбо?
— Бывало и хуже, ваше превосходительство.
— Возможно, но нам все же не удалось прорвать центр австрийцев.
— Мы держались.
— Да, один против троих, но этого недостаточно.
— На рассвете подойдут свежие войска и армия Даву. Австрийцам же на подкрепление рассчитывать не приходится.
— Но их итальянская армия...
— Она еще далеко. Завтра мы должны победить, Марбо. Победить любой ценой!
— Если вы так говорите, значит, так оно и будет.
— Только не надо лести!
— Я сотни раз видел вас в атаке, и солдаты вас любят.
— Я бросаю их на пушки и штыки, а они меня любят! Наверное, я чего-то не понимаю в жизни.
— Ваше превосходительство, я впервые слышу сомнение в ваших словах.
— Неужели? Ах, да! В Испании я сомневался про себя.
— Мы пришли...
С этой стороны биваков часовых не было, и Ланн с Марбо бесшумно прошли между спящими на земле солдатами. Возле костра они увидели сидевших бок о бок Массену и Бессьера. Марбо шел впереди, и маршал Бессьер узнал его по простой треуголке: из-за раны на лбу, полученной в Испании, тот не мог носить традиционную меховую шапку адъютантов Ланна. Посчитав, что Марбо пришел один, Бессьер сердито бросил ему:
— Капитан, раз вы пришли за новостями, в сообщу вам одну. Передайте вашему хозяину, что я не забуду его оскорблений!
Ланн, известный своей вспыльчивостью, отодвинул адъютанта в сторону и шагнул в свет бивачного костра.
— Сударь, — сказал он, едва сдерживая гнев, — капитан Марбо умеет рисковать жизнью и сносить удары! Соблаговолите говорить с ним другим тоном! Он десять раз был ранен, тогда как другие лишь гарцуют перед противником!