Двое молодых людей в темных суконных рединготах и шляпах с высокими тульями шагали по Йордангассе. Старший — ему можно было дать лет двадцать, не больше, — небрежно поигрывал тростью, стараясь выглядеть как можно более непринужденно. Его спутник, Фридрих Стапс, не ночевал в своей каморке в доме семейства Краусс и потому не знал, что в ней успел побывать глава венской полиции Шульмейстер, и что Анри Бейля — француза, квартировавшего этажом ниже, серьезно беспокоили его поведение, высказывания и странные обряды со статуэткой Жанны д’Арк.
Уже у самого дома, вместо того, чтобы распрощаться, Эрнст вдруг ускорил шаг и, не глядя на товарища, пробормотал: «Продолжаем идти, словно мы просто прогуливаемся, не оборачивайся...» Фридрих беспрекословно подчинился, поскольку приятель почуял какую-то опасность, но спросить у него о причине тревоги осмелился лишь на Еврейской площади. Они остановились перед швейной мастерской, делая вид, что рассматривают выставленные за окном товары.
— Что случилось?
— Напротив твоей двери стояла карета-берлина.
— Возможно.
— Я шпиков за версту чую.
— Полиция? Ты уверен? Но меня в Вене никто не знает.
— Надо сохранять осторожность. Наши друзья найдут тебе новое жилье, а в этот дом — больше ни ногой. Твои вещи остались там?
— Ну да...
Фридрих думал, прежде всего, о статуэтке, потому что нож был при нем.
— Это плохо, — сказал Эрнст.
— Плохо, — вздохнул юный Стапс, но его грядущие подвиги требовали жертв.
Он встретился с Эрнстом фон дер Сахала накануне вечером в уютном зальчике венской кофейни. Им даже не пришлось представляться, молодым людям хватило одного лишь взгляда и чувства духовной близости, чтобы узнать друг друга.
— Как поживает наш брат пастор Винер? — спросил Эрнст.
— Благодарю его за то, что он рекомендовал меня тебе!
Оба были немцами и лютеранами, но Эрнст входил в секту иллюминатов, а они, как и все остальные в то время — филадельфы[88] полковника Уде, конкордисты[89], черные рыцари, — жаждали смерти тирана и называли Наполеона притеснителем народов. Юноши долго беседовали, внешне не проявляя никаких эмоций; звуки скрипки заглушали их голоса, и люди за соседними столиками не слышали, о чем шел разговор. Потом они отправились на городские укрепления, откуда открывалась широкая панорама на Мархфельдскую равнину, освещенную всполохами пожаров. Стапс рассказал о своей миссии, не забыл упомянуть и о том, как на рассвете удрал из дома, оставив отцу записку: «Я ухожу, чтобы исполнить веление Господа». Он считал себя избранным. Он слышал голоса. Он буквально проглотил, не отрываясь, «Оберон» Виланда — наивную средневековую поэму о том, как король эльфов помог Гуону де Бордо в его путешествии в Вавилон. С помощью чудесного рога и волшебной чаши Гуону удалось добыть волоски из бороды халифа, три его коренных зуба, а потом еще и жениться на красавице дочери. Но больше всего Стапс любил Шиллера, сентиментального Шиллера. Его «Орлеанская девственница» неизменно приводила Фридриха в неописуемый восторг. Дошло до того, что он стал отождествлять себя с Жанной д’Арк и мечтать о том, как по ее примеру избавит Германию и Австрию от «корсиканского чудовища». Именно с этой целью и был куплен нож.
Часы пробили восемь утра. Молодые люди рука об руку шли по улицам старого города и горланили песни, словно гуляки после ночной попойки. «Во время войны, — сказал Эрнст, — патрули не задерживают тех, кто возвращается домой навеселе». Они миновали церковь доминиканцев и, как по заказу, наткнулись на полицейский патруль. Однако стражи порядка лишь посмеялись над подвыпившими парнями и, действительно, не стали их останавливать. Когда патруль удалился, Эрнст увлек приятеля в неприметную крытую галерею. Пройдя с десяток шагов, они попали во двор, мощеный обтесанным булыжником. Из нескольких дверей, выходивших во двор, Эрнст безошибочно выбрал нужную, постучал условным стуком, и дверь отворилась, пропуская их в узкий коридор и дальше — в длинную комнату, тускло освещенную парой свеч. За столом сидел худощавый старик во всем черном и читал библию.
88
89