— Буде забаррикадировался в Эсслинге, сир. Его люди заняли позиции для стрельбы, но пока ему ничто не угрожает. Эрцгерцог бросает основные силы против нашего центра. Он сам руководит наступлением двенадцати батальонов гренадеров Гогенцоллерна...
— Что со снабжением?
— Даву переправляет нам боеприпасы на лодках, но гребцы с трудом справляются с течением ниже острова.
— Как дела у Ланна?
— С докладом прибыл его адъютант, ваше величество, — Бертье указал на капитана Марбо.
Сидя на ящике, адъютант Ланна щипал корпию, чтобы перевязать рану на бедре. Рана кровоточила и окрашивала лосины в красный цвет. Император воскликнул:
— Марбо! Только адъютанты генерал-майора имеют право носить панталоны красного цвета!
— Сир, я претендую лишь на одну штанину!
— Что-то частенько вы на нее претендуете!
— Ничего серьезного, сир. Так, царапина...
— Что слышно у Ланна?
— Силами батальонов Сент-Илера он пробивается к Эсслингу.
— В лоб?
— Сначала венгерские гренадеры напугали наших новобранцев: им еще не доводилось видеть таких рослых и усатых молодцев, но его превосходительство успокоил молодежь: «Мы не хуже, чем при Маренго, а противник не лучше!»
Император недовольно поморщился, и его голубые глаза на несколько секунд стали серыми — у него, как у котов, цвет глаз менялся в зависимости настроения. Маренго? Ланн привел неудачный пример. Конечно, пехота Дезе[91] одержала верх над гренадерами генерала Зака, теми самыми, которых вел сегодня в бой эрцгерцог Карл, но это отнюдь не решило исход сражения. Окончательную точку в битве поставила атака кавалерии Келлермана[92], но что было бы, подоспей вовремя армейский корпус австрийского генерала Отта? Наполеон подумал об опоздавшем Даву. От чего зависит победа? От опоздания, порыва ветра, капризов реки.
— Убедитесь сами, полковник.
Генерал Буде впустил Лежона в дощатый наблюдательный пункт, сколоченный из стенок шкафов и крестьянских ларей. Отсюда открывалась широкая панорама поля сражения; наблюдатель мог следить за всеми перемещениями вражеских войск, не подвергая себя излишнему риску. Лежон воспользовался предложением генерала и посмотрел через амбразуру на подступы к деревне.
Буде устало сообщил:
— Скоро на нас навалятся еще несколько полков. Эрцгерцогу не удалось прорваться через батальоны Ланна и эскадроны Бессьера, поэтому он решил ударить по Эсслингу, вполне обоснованно предположив, что его оборона слабее. Нас замучили бесконечные артиллерийские бомбардировки и ружейный огонь. Солдаты не выспались, голодны и начинают нервничать.
Лежон смотрел, как венгерские полки в атакующем порядке приближаются к деревне. Скоро они обрушатся на хилые баррикады и мощной волной сметут их вместе с немногочисленными защитниками. Сильно потрепанная дивизия генерала Буде не сможет оказать должное сопротивление превосходящим силам противника. В гуще пехоты, в окружении гусарских меховых шапок со знаменем в руке ехал сам эрцгерцог, лично возглавивший штурм Эсслинга. Молчаливые часовые из вольтижеров с подавленным видом наблюдали за развертыванием вражеских войск.
— Доложите об этом его величеству, — попросил генерал. — Вы все видели и поняли. Если в ближайшее время я не получу помощи, нам конец. Захватив Эсслинг, австрийцы обеспечат себе выход к Дунаю. За тем лесом в ожидании своего часа роет копытами землю кавалерия Розенберга, через эту брешь она сможет прорваться к нам в тыл и отрезать от основных сил. В окружении окажется целая армия.
— Я уеду, генерал, но что будете делать вы?
— Оставлю деревню. В конце аллеи стоит большой хлебный амбар с толстыми каменными стенами, узкими окнами и дверями, обитыми листовым железом. Я уже приказал снести туда остатки боеприпасов и пороха. Попробуем продержаться там, сколько сможем. Это настоящая крепость.
В нескольких метрах от них упало пушечное ядро и с шипением завертелось, как волчок. За ним последовало второе, потом третье. Стенка дрогнула и обрушилась. По крыше побежали рыжие язычки пламени. Генерал Буде провел рукой по осунувшемуся лицу.
— Поторопитесь, Лежон, начинается...
Полковник вскочил в седло, но Буде положил руку на стремя:
— Скажите его величеству...
— Да?
— Что видели все своими глазами.
Лежон пустил лошадь галопом и вихрем помчался по главной улице Эсслинга. Глядя ему вслед, Буде пробормотал:
— Скажите его величеству, что он мне осточертел...
91
92