Генерал собрал офицеров и приказал барабанщикам играть немедленное отступление. При первых же звуках барабанной дроби вольтижеры оставили свои посты на баррикадах, в церкви, в домах и беспорядочной толпой собрались на площади. Канонада усиливалась.
Полторы тысячи человек укрылись в огромном амбаре и готовились к осаде. Стволы ружей торчали из оконных проемов, наполовину прикрытых ставнями, и чердачных слуховых окон; в распахнутых дверях зияли жерла пушек, еще утром втащенных в помещения первого этажа. Несколько пехотных отделений заняли позиции вокруг амбара в заросших травой канавах, за невысокими каменными стеночками, толстыми вязами. Деревня горела, от баррикад мало что осталось — пушечные ядра уже все разнесли в щепы. Ждать пришлось не долго. Спустя полчаса в конце аллеи и на соседних полях показались солдаты в белых мундирах с ранцами за спиной. Буде узнал штандарт гренадеров барона д’Аспре. Не дожидаясь, когда австрийцы подойдут ближе, он отдал команду открыть огонь. Первую волну атакующих артиллерия обратила в беспорядочное бегство, но густые шеренги неприятеля продолжали наступать со всех сторон. Артиллеристам не хватало времени, чтобы откатить дымящиеся пушки и перезарядить их. Свинцовый град косил вражеских солдат, но место павших в строю занимали другие, и атаки продолжались, захлебываясь у каменных стен амбара, превращенного в неприступную крепость. Буде плотнее прижал к плечу приклад ружья и выстрелил в офицера в серой шинели, зычным голосом отдававшего команды своим гренадерам. Офицер выронил изогнутую саблю и упал, но ничто, казалось, не могло остановить солдат в белых мундирах. Некоторые из них несли топоры и, оказавшись у стен амбара, принимались крошить закрытые ставни и двери. А внутри осажденные французы задыхались от едкой пороховой гари. Несколько человек стали жертвами рикошета: влетавшие в окна пули отскакивали от стен и ранили людей, находившихся в местах, закрытых, казалось бы, от обстрела. Присев на корточки, вольтижеры перезаряжали ружья, потом подбегали к окну и, не целясь, палили в напиравшую толпу, словно в стаю скворцов. Промахнуться было невозможно. И так продолжалось раз за разом. Люди действовали, как механизмы.
Постепенно напор австрийцев стал ослабевать. С третьего этажа через приоткрытое окно Буде видел, что их ряды заметно редеют. Генерал скомандовал прекратить огонь, и когда пальба смолкла, все услышали знакомую барабанную дробь. Буде улыбнулся, потряс за плечи бледного, как полотно, молоденького солдата и закричал во все горло, не скрывая свой бордосский говор:
— Эй, ребята! Похоже, мы снова выкрутимся!
Вольтижеры распахнули ставни и сгрудились у открытых окон, с облегчением вдыхая свежий воздух. Из-за деревьев показались зелено-красные султаны фузилеров Молодой гвардии. Уланы бросали свои пики и выхватывали из ножен сабли, больше подходившие для ближнего боя. Сражение на глазах перемещалось в сторону деревни. С ружьем в руке Буде спустился вниз и вышел из амбара, чтобы встретить въезжавший во двор отряд кавалеристов. Офицер с пышным султаном на кивере спешился и доложил:
— Ваше превосходительство, генерал Мутон с четырьмя батальонами императорской Гвардии зачищает Эсслинг от неприятеля.
— Спасибо.
Переступая через лужи крови и трупы, Буде зашагал в сторону полуразрушенной церкви. Из-за кладбищенской ограды донеслись душераздирающие крики. Генерал вопросительно посмотрел на сопровождавшего его лейтенанта Гвардии, и тот ответил, что там режут глотки захваченным в плен венграм:
— Мы больше не можем обременять себя пленными.
— Но сколько их там?
— Семь сотен, господин генерал.
Боеприпасы подходили к концу у обеих сторон. Огонь ослабевал, отчего создавалось ложное впечатление затишья. На самом деле стычки по-прежнему продолжались по всему фронту. Противники сходились в убийственных рукопашных схватках, исход которых зависел от мастерства владения саблей, штыком или пикой. Однако в них уже не было прежнего размаха; противоборствующие стороны обменивались беспокоящим огнем, не давая окончательно угаснуть сражению, атаки потеряли остроту и, скорее, служили целям обороны или выравнивания линии фронта. Гренадерам Ланна стрелять тоже было нечем. Маршалу казалось, что вышедшая из берегов река предала его. В компании со своим другом генералом Пузе он прохаживался по небольшой ложбинке, защищенной от внезапных наскоков австрийской кавалерии плетнями, окружавшими соседние поля: на них лошади запросто могли переломать себе ноги.
Ланн расстегнул мундир. Солнце клонилось к горизонту, но жара по-прежнему стояла невыносимая. Маршал вытер мокрый лоб рукавом: