Бонапарт молча пересек прибрежный кустарник и песчаные прогалины, где скопились тысячи умирающих и тяжелораненых. Они тянули к нему руки, словно он мог излечить их одним прикосновением, но император смотрел прямо перед собой, а офицеры из свиты образовали вокруг него защитное кольцо. Впереди показался большой шатер из бело-голубого полосатого тика. Констан уже ожидал своего хозяина и привычно помог ему снять редингот и зеленый сюртук. Сбрасывая с плеч казимировый жилет со следами крови Ланна, император угрюмо бросил:
— Пишите!
Секретарь, сидевший в передней на диванной подушке, окунул перо в чернильницу.
— Маршал Ланн. Его последние слова. Он сказал мне: «Я хочу жить, если еще могу быть вам полезным...»
— Вам полезным, — пробубнил секретарь, скрипя пером по переносному пюпитру.
— Добавьте: «Как вся наша Франция»...
— Добавил.
— «Но я думаю, что не пройдет и часа, как вы потеряете того, кто был вашим лучшим другом...»
Наполеон шмыгнул носом и замолчал. Перо секретаря зависло в воздухе.
— Бертье!
— Его еще нет на острове, — отрапортовал адъютант, стоявший у входа в шатер.
— А Массена? Погиб?
— Мне об этом ничего не известно, сир.
— Нет, это на него не похоже. Немедленно послать за ним!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Вторая ночь
Ночь выдалась безлунная. Угасающие пожары заливали левый берег Дуная тусклыми красноватыми отблесками, которые до неузнаваемости искажали и уродовали пейзаж. Поднявшийся ветер шелестел листвой вязов, раскачивал ветви кустарника и гнал по небу черные дождевые тучи.
Между купами камыша по песчаной отмели острова прохаживались император и Массена. Маршал поднял воротник своей длинной серой шинели и сунул руки в карманы. Короткие волосы топорщились у него на висках, словно перья, и от этого в профиль он походил на грифа. Несмотря на громкий плеск разлившейся реки, оба ясно слышали приглушенный шум, доносившийся с левого берега: скрип колес, крики, стук копыт по деревянному настилу малого моста.
Наполеон безжизненным голосом произнес:
— Никто не говорит мне правды.
— Кончай ломать передо мной комедию, мы здесь одни.
Они обращались друг к другу на «ты», как в итальянских походах времен Директории.
— Никто не осмеливается говорить мне правду, — упрямо пожаловался император.
— Ошибаешься! — возразил Массена. — Кое-кто из нас имеет возможность говорить с тобой с глазу на глаз, а вот слушаешь ли ты, что тебе говорят, это уже другая история!
— Кое-кто... Ожеро, ты...
— Герцог де Монтебелло.
— Жан, конечно. Мне никогда не удавалось запугать его. Однажды ночью, уж не помню перед каким сражением, он оттолкнул часового, ворвался в палатку и, вытащив меня из постели, заорал: «Ты что, издеваешься надо мной?» Он обсуждал мои приказы.
— Перестань говорить о нем в прошедшем времени. Он еще не умер, а ты его уже хоронишь.
— Ларрей признался, что он очень плох.
— Подумаешь: одной ногой меньше. От этого не умирают. По твоей милости я окривел на один глаз, и что, от этого стал хуже?
Император сделал вид, что не расслышал намека на тот случай на охоте, когда он выбил Массене глаз, а всю вину свалил на ни в чем не повинного Бертье. Он задумался, потом ворчливо заявил:
— Я уверен, что вся армия раньше меня узнала о несчастье, постигшем Ланна.
— Солдаты любят его и беспокоятся о нем.
— А что твои люди? Их боевой дух упал, когда новость дошла до них?
— Нет, боевой дух не упал, но они были расстроены. Они у меня все храбрецы.
— Эх, будь сейчас бедняга Ланн в Вене в руках у лучших врачей!
— Прикажи перевезти его на правый берег на лодке.
— Ты шутишь! Ветер, бешеное течение... Его растрясет, как мешок с зерном; он не выдержит переправы.
Император в задумчивости стегал хлыстом камышовые стебли. Так прошла минута или две, потом Бонапарт окрепшим голосом сказал:
— Андре, мне нужна твоя помощь.
— Ты хочешь знать, что сделал бы я на твоем месте?
— Бертье утверждает, что правом берегу мы будем в безопасности.
— Вздор!
— Штаб думает, что нам следовало бы даже отойти за Вену.
— Штабу не надо думать. Особенно, когда думать нечем. А что потом? Пока не поздно, вернемся в Сен-Клу? Если мы оставим этот остров, то тем самым подпишемся под победой Австрии, если нет, то не проиграем.