Файоль прищурился, пытаясь хоть что-то разглядеть в кромешной темноте. Вдалеке мерцали искорки бивачных костров: с одной стороны — у Бизамберга, с другой — у излучины Дуная. Кто же идет? Австрийцы? Французы? Что они тут делают? Зачем им повозка? Между тем, скрип и стук колес становились громче, слышались чьи-то приглушенные голоса и позвякивание металла. Терзаемый сомнениями, кирасир снова лег и замер, почти не дыша. Повозка двигалась как раз в его сторону, до нее оставалось всего несколько метров. Сквозь полуприкрытые веки Файоль видел силуэты людей с фонарями в руках. В их слабом свете он различил австрийскую гренадерскую шапку с торчащей, наподобие плюмажа, зеленой веткой. Кирасир затаил дыхание и притворился мертвым. Шаги и шуршание пшеничных стеблей раздались совсем рядом, потом смолкли. Чьи-то руки расстегнули ремешки стального нагрудника его кирасы. Файоль почувствовал на лице чужое дыхание.
— Эй, сюда, здесь есть чем поживиться...
Заслышав французскую речь, Файоль схватил вора за запястье.
— Ай! Мой мертвец встает! На помощь! — в панике заверещал тот.
— Не ори, — посоветовал один из его сотоварищей.
Файоль сел, опершись на обе руки. Санитары вытаращили глаза:
— Так ты не мертвый? — недоверчиво спросил Гро-Луи.
— Похоже, он даже не ранен, — добавил Паради, сдвигая на затылок австрийскую шапку.
— Что вы тут делаете? — подозрительным голосом спросил кирасир.
— Спокойно, приятель, все в порядке!
— Видишь ли, — начал объяснять Паради, — мы собираем кирасы, это приказ начальства. Велено ничего не оставлять врагу.
— Кроме мертвецов, — презрительно сплюнул Файоль.
— Насчет мертвецов нам ничего не говорили, к тому же их слишком много.
Файоль поднялся, наконец, на ноги, расстегнул кирасу и швырнул ее в повозку.
— Можешь оставить себе, ты же не мертвый, — заметил Гро-Луи.
Кирасир молча закутался в шинель. Постепенно его глаза привыкали к темноте. Теперь он видел уже десятки фонарей, тускло мерцавших по всей равнине, где днем шли кровопролитные бои. Паради, Гро-Луи и еще несколько человек из госпитальной прислуги неторопливо продвигались вперед, ощупывая перед собой землю палками. Как только под палкой звенело железо, они нагибались, снимали с покойника кирасу и бросали ее в повозку.
— Смотри-ка, никак офицер...
Заслышав слова Паради, Файоль тут же подошел ближе.
— Ты его знаешь? — спросил Винсент, опуская фонарь, чтобы осветить лицо убитого.
— Это капитан Сен-Дидье.
— Как-то старовато он выглядит...
— Заткнись и снимай кирасу!
— Хорошо, будем считать, что я ничего не сказал.
Когда Паради закончил свою работу, Файоль вырвал из его рук фонарь и опустился над телом капитана. Тот был убит на месте — пуля угодила ему в шею. Казалось, капитан спал с открытыми глазами. В правой руке он сжимал заряженный пистолет, из которого так и не успел выстрелить. Кирасир бережно разжал окоченевшие пальцы покойника и сунул пистолет себе за пояс.
Маршал Ланн лежал на толстой стопке кавалерийских шинелей. Марбо не оставлял его без присмотра ни на секунду, ухаживал за ним, как нянька, предупреждая малейшее желание. Молчаливая забота капитана поддерживала раненого лучше, чем любые слова. Ланн бредил, ему казалось, будто он все еще находится на поле боя, и отдавал бессвязные приказы:
— Марбо...
— Господин герцог?
— Марбо, если кавалерия Розенберга обойдет Эсслинг с тыла, со стороны леса, то Буде пропал.
— Не беспокойтесь, все будет хорошо.
— Да нет же! Отправьте Пузе к укрепленному амбару... Нет, не Пузе, он ранен. Лучше Сент-Илера. Этот болван Даву нам отправил боеприпасы? Нет? Так чего же он ждет?
— Поспите, господин герцог.
— Сейчас не время спать!
Ланн крепко сжал руку своего адъютанта.
— Марбо, где моя лошадь?
— Она потеряла подкову, — солгал капитан. — Кузнец займется ею.
На каждый вопрос Марбо отвечал спокойным терпеливым голосом. В конце концов, это вывело маршала из себя:
— Почему вы разговариваете со мной, как с трехлетним ребенком? Да, я ранен, но это не впервой! Я уже умирал при Сен-Жан-д’Акр, помните? Пуля в шею — это не фунт изюму! Потом были Говерноло, Абукирк, Пултуск... А на Аркольском мосту я получил сразу три пули, но выжил.
— Вы бессмертны, господин герцог.
— Вы сами сказали это...
Ланн качнул головой и облизал пересохшие губы.
— Дайте воды, Марбо, меня мучает жажда. Потом бросьте наших гренадеров против пехоты Лихтенштейна. Ставка слишком высока: или мы, или они. Скоро на помощь подойдет Удино... Но почему такое черное солнце, друг мой, и эти тучи... из-за них в десяти метрах ни зги не видно...