Файоль до самого Эсслинга шел за повозкой, груженной кирасами, снятыми с убитых кавалеристов. В деревне устраивались на привал фузилеры Молодой гвардии. Они разводили костры, оставаясь при оружии и не снимая с плеч ранцев. Повсюду, куда ни кинь взгляд, вперемешку валялись изуродованные трупы австрийцев, французов, венгров, баварцев. Некоторые тела сильно обгорели, а с тех, что не пострадали от огня, мародеры сняли сапоги и униформу.
В садике у невысокого крестьянского дома Файоль опустился на скамейку рядом с незнакомым гусаром. Глаза у него были закрыты, но гусар не храпел. На траве у его ног лежали обрывки зарядных картушей, и ночной ветер время от времени перебрасывал их с места на место.
— Эй, приятель, не подскажешь, где достать пороха?
Гусар ничего не ответил. Файоль потряс его за плечо, но тот мешком рухнул наземь. Он был мертв. И униформу с него не сняли лишь потому, что считали спящим. Файоль обыскал труп, забрал из лядунки на плечевой перевязи порох и пули, оценивающе посмотрел на изящные мягкие сапожки. Сражение закончилось, но он улыбнулся при мысли о том, что нашел, наконец, обувку подходящего размера. Сапоги легко соскользнули с ног мертвеца. Файоль скинул свои эспадрильи и надел обновку. Он встал, притопнул, убедился, что сапоги сидят, как влитые, и подошел к ближайшему костру. Кирасир присел и протянул к огню руки, наслаждаясь теплом. Неожиданно сзади его окликнули:
— Эй, ты там!
Файоль обернулся и наткнулся на подозрительный взгляд гренадера из Гвардии. Тот стоял, уперев руки в бедра, молодцеватый и безупречный в вычищенном мундире и белых гамашах.
— Ты француз? Откуда? Какого полка? Почему в гусарских сапогах?
— Да заткнись ты, болтун чертов!
— Дезертир?
— Кретин! Если б я дезертировал, то был бы уже далеко отсюда.
— Верно. Так кто ты?
— Кирасир Файоль. Мой эскадрон погиб под ядрами. Меня контузило, я упал с лошади и потерял сознание. Очнулся, когда стервятники из госпиталя начали потрошить меня.
— Здесь не стоит оставаться. Мы уходим.
— Не лез бы ты не в свои дела, а?
Мимо прорысили кавалеристы по четверо в ряд. Следом за ними в беспорядке потянулись пехотные батальоны. Армия покидала Эсслинг. Гренадер пожал плечами, сплюнул и сказал, что его дело было предупредить. Он развернулся и ушел, оставив Файоля в одиночестве перед костром. Кирасир вытащил из-за пояса пистолет капитана Сен-Дидье, почистил его, вместо отсыревшего пороха засыпал на полок сухого, позаимствованного у покойного гусара, и опустил в ствол пулю. С пистолетом в руке он поднялся, удовлетворенно оглядел свои новые сапоги и зашагал по главной улице к знакомым вязам. Большинство домов были разрушены и стояли без крыш. Кое-где стены выдержали и бомбардировку, и пожар, однако в любой момент могли обвалиться.
Файоль без труда нашел тот памятный дом, где побывал вместе с покойным Пакоттом два дня назад, хотя теперь он выглядел довольно жалко. Большая часть стены, выходившей в сад, обрушилась. Файоль попытался войти, но понял, что без огня ему это вряд ли удастся. Он вернулся на улицу, подобрал сухую ветку и поджег ее от ложного бивачного костра. Света она давала мало, но это уже не имело никакого значения. Через брешь в разбитой стене Файоль вошел в дом. Лестница, что вела на второй этаж, выглядела нетронутой, и кирасир рискнул начать подъем. Несмотря на полумрак, он шел уверенно, словно прожил здесь всю жизнь, в конце коридора толкнул плечом неплотно прикрытую дверь и вошел в комнату.
Его глаза сами нашли кровать и лежащее на ней тело. Сердце Файоля стучало, как барабан Гвардии. С горящей веткой в руке он склонился над кроватью: несомненно, перед ним был тиральер, если судить по бакенбардам, только без одежды. Неожиданно его поразила мысль: а что, если той молодой крестьянки не было и в помине? Файоль положил свой факел на постель, быстрым движением поднес к виску пистолет капитана Сен-Дидье и спустил курок...
Миновав последнюю купу ив, повозка с добром, собранным на поле боя, остановилась. Глазам санитаров внезапно открылась вся картина отступления. Внизу, на травянистом пологом склоне, упиравшемся в малый мост, дымно горели сотни факелов. Переправа находилась под прикрытием густого леса и потому не просматривалась со стороны деревень и Мархфельдской равнины. На пригорке в окружении своих офицеров стоял маршал Массена и взмахами хлыста, как дирижерской палочкой, руководил эвакуацией. Беспорядочную толчею раненых сменил строгий порядок полков, построенных в походные колонны. Солдаты в изодранных, пропаленных мундирах, грязные, вонючие, заросшие до ушей и голодные, были счастливы, что остались живы да еще при руках, ногах, глазах. Они понимали, что им крупно повезло. На запястье у нескольких офицеров виднелись четки. Люди устало улыбались — кошмар закончился.