— Что кричат эти венцы, месье Шульмейстер?
— Они кричат «Мы победили», месье Бейль.
— Кто это, мы?
— Пойдемте, узнаем.
Они оделись, вышли из дома и, крадучись, пошли по улице. Повсюду группками собирались горожане и что-то оживленно обсуждали. Шульмейстер попросил Анри снять с промокшего цилиндра кокарду, после чего они смешались с толпой взволнованных буржуа. Новости, одна невероятнее другой, распространялись со скоростью лесного пожара:
— Французы заперты на острове Лобау!
— Эрцгерцог засыпает их пушечными ядрами!
— Император взят в плен!
— Нет, нет, он убит!
— Бонапарт убит!
В руки Шульмейстера попал измятый лист бумаги, который, передавая друг другу, читали возбужденные горожане. Начальник полиции шагнул к ближайшему фонарю и пробежал глазами прокламацию.
— Что там написано?
— Что в сражении убито пятьдесят тысяч французов, месье Бейль. Это список их имен, не всех, конечно...
Колокола гудели оглушительно и тревожно.
Однако слухи, облетевшие Вену, были далеки от действительности. Император находился в Шенбрунне и беседовал с Даву. Он прибыл в лагерь Рейнской армии прежде, чем пошел дождь, затем в сопровождении маршала под охраной эскадрона конных егерей отбыл в шенбруннский замок. За всю дорогу Наполеон не произнес ни звука, зато в Лаковом салоне замка его словно прорвало:
— Как же я не люблю реки!
Император в бешенстве схватил изящный золоченый стул и со всей силы обрушил его на круглый лаковый столик.
— Даву, я ненавижу Дунай так же сильно, как ваши солдаты ненавидят вас!
— В таком случае, сир, мне жаль Дуная.
Лысый, с курчавыми бакенбардами на щеках, в круглых очках на кончике носа — он страдал сильной близорукостью, — маршал Даву, герцог Ауэрштедтский, был известен крайней суровостью по отношению к подчиненным и пристрастием к нецензурщине. Со своими офицерами он обращался, как со слугами, но при этом не проиграл ни одного сражения и был верен данному слову. Этот бургундский аристократ, ярый республиканец на первом этапе Революции, демонстрировал исключительную преданность Империи. Даву сохранял спокойствие, и это еще больше распаляло Наполеона.
— Не хватило самой малости! Если бы вы вышли справа от Ланна, победа была бы у нас в руках!
— Несомненно.
— Как при Аустерлице!
— Все было готово.
— Если бы этот осел Бертран восстановил мост за ночь, то завтра утром мы бы разнесли ошеломленные войска Карла в пух и прах!
— Без проблем, сир. Австрийцы измотаны до крайности. Я перешел бы Дунай со своими свежими дивизиями, и мы раздавили бы их, как клопов.
— Как клопов! Да, именно так! Как клопов!
Император достал из табакерки щепотку нюхательного табака и сунул себе в нос.
— Что вы можете предложить, Даву?
— Черт возьми! Мы могли бы поужинать, сир. Я умираю от голода, и меня не испугала бы даже рота австрийских пулярок!
На острове становилось многолюдно. Тысячи усталых, голодных солдат слонялись, словно тени, по ночному лесу. Многие устраивались под деревьями на мокром мху и засыпали, не обращая внимании на проливной дождь. Это столпотворение приводило в ужас службу снабжения: накормить такую массу народу представлялось задачей практически невыполнимой. Интенданты Даву отправляли продовольствие на остров на лодках, но если им и удавалось добраться до места назначения, не перевернувшись на стремнине, изголодавшие толпы мгновенно растаскивали провиант и тут же его уничтожали.
Всех раненых собрали в одно место и уложили под большими парусиновыми навесами вдоль повозок, поставленных рядами. Для сбора воды санитары повсюду расставили пустые бочки, из камыша устроили водостоки и по ним отводили воду, что скапливалась в тех местах, где намокшие тенты провисали, образуя глубокие карманы. Вонючий бульон из конины, которым кормили раненых, варили тайком, а отходы — головы и кости — прятали в деревянных чанах, откуда их таскали военнопленные, согнанные на дальнюю, песчаную оконечность острова. Время от времени кто-нибудь из санитаров обходил лежащие тела и, заметив умершего, равнодушно оттаскивал его к реке и сталкивал в воду.
Тем временем, отход войск с левого берега Дуная продолжался. Залитые ливнем, факелы уже давно не горели, но Массена своего поста не покидал. Выпрямившись во весь рост и расправив плечи, он стоял по щиколотку в жидкой грязи. С надвинутой на глаза треуголки струями стекала вода, но маршал продолжал лично следить за тем, чтобы армия, доверенная ему императором, благополучно покинула левый берег и укрылась в лесах на острове Лобау.