— Вы австриец?
— Немец.
— Для чего вам этот нож?
— Убить Наполеона.
— Вы отдаете себе отчет в сказанном вами?
— Я слышу голос Бога.
— Как вас зовут?
— Фридрих Стапс.
— Вы сильно побледнели.
— Потому что я не выполнил свою миссию.
— Почему вы хотели убить его величество?
— Об этом я могу сказать только ему.
Когда императору доложили об этой истории, он согласился встретиться со Стапсом. Наполеон удивился молодости несостоявшегося убийцы и рассмеялся:
— Это же ребенок!
— Ему семнадцать лет, сир, — доложил генерал Рапп.
— А выглядит на двенадцать! Он говорит по-французски?
— Плохо.
— Тогда переводите, Рапп. — Император обратился к Стапсу: — Почему вы хотели убить меня?
— Потому что вы несете несчастье моей стране.
— Ваш отец, несомненно, погиб во время сражения?
— Нет.
— Я навредил лично вам?
— Как и всем немцам.
— Так вы иллюминат!
— Я совершенно здоров.
— Кто внушил вам эти взгляды?
— Никто.
— Бертье, — обратился император к генерал-майору, — пригласите к нам милейшего Корвизара...
Пришел врач, его ввели в курс дела, и он, осмотрев молодого человека, заключил:
— Остаточного возбуждения нет, сердечный ритм в норме. У вашего убийцы отменное здоровье...
— Вот видите! — торжествующе воскликнул Стапс.
— Сударь, — сказал ему император, — если вы попросите у меня прощения, то будете свободны. Все, что произошло — не более чем ребячество.
— Я не стану просить прощения.
— Inferno! Но вы же собирались совершить преступление!
— Убить вас — это не преступление, а благодеяние.
— Если я вас помилую, вы обещаете вернуться домой?
— Тогда я начну все сначала.
Наполеон постукивал сапогом по паркету. Этот допрос начинал ему надоедать. Он опустил голову, чтобы не встречаться взглядом со Стапсом, и, сменив тон, сухо произнес:
— Пусть этого идиота отправят к ангелам!
Это было равносильно смертному приговору. Фридрих Стапс безропотно позволил связать ему руки, после чего жандармы вывели его из кабинета. Почти одновременно император вышел через другую дверь.
Жизнь в Вене вошла в прежнее русло, словно сражения не было вовсе. Дарю получил разрешение реквизировать несколько дворцов, чтобы развернуть в них приличные госпитали. Раненых эвакуировали с острова, и теперь они лежали в белоснежных постелях; многие держали в руках ветки — обмахиваться и отгонять мух. Все ранения были тарифицированы: две ампутированные конечности стоили сорок франков, двадцать франков — одна, десять франков давали за любое другое ранение, если оно становилось причиной инвалидности. По приблизительным подсчетам казначея Пейрюса финансовую помощь получили десять тысяч семьсот человек.
Несмотря на постоянные жалобы, доктору Перси отчаянно не хватало персонала. Для ухода за огромным количеством раненых требовались целые подразделения санитаров, помощников, маркитантов, прачек и гладильщиков, но все, чего он добился, это разрешения генерала Молитора оставить у себя вольтижера Паради. «Этот человек непригоден для участия в боевых действиях в силу полученной им контузии, однако у него есть две руки и две ноги, он крепок физически и способен работать в госпитале. Мне он принесет больше пользы, чем вам», — написал генералу доктор. Молитор беспрекословно подписал приказ о переводе, ибо рассчитывал в ближайшее время пополнить свою поредевшую дивизию за счет новобранцев. Таким вот образом, вынося ведро с грязной водой, Паради впервые увидел своего императора вблизи — на расстоянии вытянутой руки: его величество прибыл в госпиталь, устроенный в особняке князя Альберта, чтобы наградить бравых калек, которые рыдали, как дети, будучи не в силах сдержать обуревавшие их эмоции.
Некоторые раненые находились в таком тяжелом состоянии, что дорога до Вены была для них смертельно опасна. Заботу об этих несчастных взяли на себя жители деревни Эберсдорф, расположенной почти напротив острова Лобау.
Маршала Ланна принял у себя местный пивовар. Для именитого раненого он выделил комнату на втором этаже, над конюшней. Четыре дня казалось, что с маршалом все будет в порядке: он говорил о протезах, мечтал о будущем, прикидывал, как без ног будет управлять войсками. Ланн шутил, что его, как адмирала Нельсона, вполне устроила бы бочка.