— Маршал?
— Умер этим утром, сир. В пять часов у меня на руках.
Император поднялся на второй этаж и целый час провел у тела покойного в провонявшей гноем комнате. Выйдя из дома, он поблагодарил Марбо за верность и попросил распорядиться насчет бальзамирования тела маршала перед его отправкой во Францию.
В глубокой задумчивости Наполеон следовал за Сент-Круа, молча слушая его пояснение касающиеся выполненных работ. Заговорил он лишь в палатке Массены. Герцог де Риволи принимал его, сидя в кресле, потому что одна нога у него была плотно забинтована.
— Как! Вы тоже? Что, черт возьми, с вами случилось? Насколько мне известно, сражение закончилось!
— Я провалился в какую-то дурацкую яму, заросшую травой, и с тех пор хромаю. В моем возрасте, сир, кости становятся чрезвычайно хрупкими.
— Ладно, берите ваши костыли и следуйте за мной.
— Мой врач должен делать перевязку каждый час, сир. Надеюсь, мы пойдем не слитком далеко.
Массена неуклюже ковылял позади императора и Сент-Круа, который подробно рассказывал об устройстве десантных барж, заложенных по его приказу.
— Каждая баржа берет на борт триста человек, сир. В носовой части находится щит, обеспечивающий защиту от огня противника, но, как только мы достигаем берега, щит откидывается и служит трапом для высадки на сушу.
Наполеон посетил мастерские, потом осмотрел оборонительные сооружения, а в завершение пожелал прогуляться по песчаному берегу, где его солдаты обычно купались на глазах удивленных австрийцев. Чтобы не рисковать понапрасну, Наполеон и Массена накинули на плечи простые сержантские шинели.
— Через месяц мы начинаем наступление, — сказал император. — К тому времени у нас будет сто пятьдесят тысяч солдат, двадцать тысяч лошадей, пятьсот орудий. Бертье ручается за это. А что виднеется там, вдалеке?
— Палатки в лагере эрцгерцога Карла.
— Так далеко?
Император подобрал веточку и набросал на песке схему.
— В первых числах июля мы переходим к активным действиям. Макдональд и итальянская армия, Мармон и далматинская армия, баварцы Лефевра, саксонцы Бернадотта и ваши дивизии, Массена, вклиниваются между деревнями...
Он поднял голову и окинул взглядом равнину.
— Массена и вы, Сент-Круа, в вашем присутствии я обещаю: место, где эрцгерцог поставил свои палатки, станет его могилой! Как называется место, где он стал лагерем?
— Ваграм[104], сир.
Париж, 17 марта 1997 г.
ОТ АВТОРА
В конце 1820-х годов французские писатели с восторгом встретили произведения Вальтера Скотта, и в моду сразу же вошел исторический роман. «Сен-Мар» Виньи приобрел огромную популярность у публики; при жизни автора он переиздавался четырнадцать раз. Гюго собирает материалы для «Собора Парижской Богоматери». Бальзак издает роман с закрученным сюжетом о шуанах, но его купили не более трех сотен читателей, отзывы литературных критиков также оставляли желать лучшего. Роман посчитали сложным, запутанным, претенциозным и лишенным стиля. Но Бальзак не сдается. В 1831 году, после выхода в свет «Шагреневой кожи», он возвращается к своему историческому роману, правит и дополняет его. И почти сразу же объявляет о намерении приступить к работе над «Сценами военной жизни», к числу которых относит «Битву». Над этой книгой он пытается работать в Эксе, но его увлеченность маркизой де Кастри отнимает у него слишком много времени. Однако Бальзак не забывает о своем проекте. В декабре 1834 года он снова говорит о нем, как о деле, окончательно решенном. Он обещает развернуть перед читателями картину Парижа начала XV века, историю времен Людовика XIII и снова упоминает пресловутую «Битву», но на этот раз уточняет время действия, добавив в название слова «взгляд на империю, год 1809».
О какой битве идет речь?
Ваграм? Нет. Эсслинг. Годом раньше он раскрывает свои планы в письме госпоже Ганской:
«...B нем я собираюсь посвятить вас во все ужасы и красоты поля битвы; моя битва — это Эсслинг. Эсслинг и все, что с ним связано. Пришло время сесть в кресло и беспристрастно исследовать ход кампании, изучить рельеф местности, людские ресурсы сторон, стратегические события, состояние Дуная и мостов, понять ход битвы как в отдельных эпизодах, так и в целом, услышать гром пушек, увидеть все, за каждым перемещением фигур на этой гигантской шахматной доске почувствовать Наполеона, которого я не буду показывать или же изображу пересекающим Дунай поздним вечером на борту лодки. Никаких женщин, только пушки, лошади, две армии, мундиры; пушки заговорят с первой страницы и смолкнут лишь на последней; вы будете читать сквозь пелену порохового дыма и, закрыв книгу, увидите сражение перед своим внутренним взором так, словно были его свидетелем».
104