Он подумал: то малое, на что согласилась Лидия Ксаверьевна, — две недели, миновало, прошел месяц, но она поймет его, она не может не понять, он вырвется в Москву, все объяснит. Тем более поймет, что тут нет больницы, нет госпиталя, — и об этом тоже будет его речь в докладе маршалу и всем высоким гостям. И еще он успел подумать, прежде чем в кабинет начали дружно входить люди: многого нет пока на полигоне. Недостает специалистов, испытателей, начальников служб, нет правой руки — главного инженера…
Сергеев смял непроизвольный вздох, поднимаясь за столом: кабинет заполнило с десяток человек.
— Прошу, товарищи, садиться ближе. Рассмотрим докладную записку, оценим, все ли в ней учли…
В белесо-выгоревшем небе точка появилась отчетливо и внезапно. У генерала Сергеева, стоявшего в группе ожидающих, точно в невеселом предчувствии, екнуло сердце. Впрочем, во всяком аэродромном ожидании есть элемент неожиданности, неосознанного беспокойства — Сергеев такое замечал. Разговор, однако, рассыпался, обратился в редкие отрывочные фразы: как бы то ни было, мысли всех теперь приковал к себе самолет — он стремительно вырастал, обретая с каждым мигом привычные, знакомые контуры. Группа встречающих сгрудилась под временным навесом — здесь было душно, но не пекло солнце.
Аэродром лишь условно мог считаться таковым. Взлетно-посадочная полоса — просто укатанная катками посреди степи черная лента; в стороне от навеса полосатая времянка — будка, где сидел диспетчер; над ее крышей, туго надуваясь, дергалась конусная «колбаса», дальше, в конце полосы, изрисованная черно-белыми лентами приводная станция с антенной; известковым бесформенным пятном, а не четкой буквой «т» виднелся посадочный знак в начале полосы.
Позади навеса, примяв скудную степную траву, выстроился рядок машин: «Волги», «Москвичи», газики. Сухим горчичным запахом тянуло из степи.
Сергеев вытер лицо платком, потом, сняв фуражку, обтирая клеенчатый прошнурованный околыш, почувствовал, как тягучей болью сжало под кителем сердце, и на какое-то время застыл, подумав, что еще этого не хватало, но боль отпустила скоро, лишь испарина выступила на лбу. Сергеев отнес это не за счет сердечных сбоев, а за счет духоты, к тому же и разбираться досконально в своих ощущениях было уже некогда: Ил-14, ревя двигателями, подруливал к диспетчерской будке.
Сергеев пошел из-под навеса, привычно негнущимися ногами отмеряя метровые шаги. За ним пошли все — группкой, кучно.
Подали легкий, на колесиках, трап, и Сергеев, полагая, что первым выйдет маршал Янов, и приготовившись рапортовать, выступил шага на два перед встречающими, ждал, когда откроется дверца самолета. Он даже представил сейчас живо невысокую плотную фигуру Янова; тот, верно, будет в габардиновой светлой тужурке или в форменной светло-серой рубашке; знакомый острый взгляд из-под кустистых нависших бровей, глуховатый негромкий голос… Замминистра Бородина Сергеев видел лишь один раз, тогда, в те суетные, горячие дни перед отъездом из Москвы на полигон, — замминистра весь белый, седой. Сергей Александрович Умнов — этого помнил Сергеев по тем делам с «Катунью», радовался, узнав о назначении Умнова главным конструктором, — какой он теперь?
Овальная дверца ушла внутрь самолета, однако там, как почувствовал Сергеев, стоя всего в нескольких шагах от трапа, произошла какая-то заминка: она, верно, была связана с выяснением, кому выходить первым. Так поначалу мелькнуло у Сергеева, но он отверг эту догадку: выяснять нечего, старший по воинскому званию — Янов, ему и выходить, принимать рапорт, а значит, заминка из-за чего-то другого…
И, не успев окончательно понять, что там, в самолете, происходит, Сергеев тотчас увидел в проеме… жену и моргнул от неожиданности: не мерещится ли, не видение ли, здоров ли он? Однако ему не мерещилось: в проеме действительно стояла Лидия Ксаверьевна в светлом легком плаще, незастегнутом, распахнутом, вероятно, чтобы скрыть ее пополневшую фигуру, однако такая хитрость мало что давала — живот все равно заметно выпирал. Она задержалась в проеме, как бы боясь ступить на верхнюю площадку трапа, улыбалась, щурилась, то ли увидев его, Сергеева, то ли просто от яркости режущего глаза солнечного света. В оцепенении, не двигаясь, не догадываясь, что надо подойти к трапу, подать руку, принять ее, Сергеев видел позади невысокой фигурки жены уже подступивших к проходу Янова, Бородина, видел других — знакомые и незнакомые лица. Янов, кажется, поддерживал сзади за руку Лидию Ксаверьевну.