— Ну вот, растерялся начальник полигона! Принимай жену! Знаем: не хотел брать Лидию Ксаверьевну — похолостяковать думалось?
Только услышав эти слова и добродушно-шутливый голос маршала, Сергеев стряхнул оцепенение, шагнул к трапу, взял жену за руку — ладонь ее утонула в его ладони, она была приятно прохладной, и он почувствовал благодарное пожатие.
На земле Лидия Ксаверьевна, все так же щурясь, ласково взглянула на него, сказала тихо, чтоб слышал только он:
— Приехали мы, здравствуй, Егор…
— Здравствуй.
Сергеев улыбнулся, кивнул, как бы давая понять, что ему надо заняться официальными делами, и повернулся к трапу, по которому теперь спускались гости; он сделал движение навстречу Янову — тот был почти на нижней ступеньке, в рубашке, китель перекинут через руку. Янов, видно, заметив движение Сергеева, взмахнул мягко свободной правой рукой:
— Нет-нет, вы уж отправьте Лидию Ксаверьевну в первую очередь, — он повел кустиками бровей, скосил понимающе взгляд на отступившую от трапа женщину, — а уж тогда займемся делами. Нам тоже с дороги не худо прийти в себя.
Он поздоровался, и Сергеев в его доверительном пожатии, в чуть насмешливом взгляде глаз, затененных козырьком фуражки, уловил доброе расположение, и та вроде бы неловкость, которая, как казалось Сергееву, возникла и которую он почувствовал с появлением Лидии Ксаверьевны, растопилась, снялась — Сергеев уже улыбчиво, открыто пожимал руки всем, кто спускался по трапу, говорил слова привета, отвечал на краткие вопросы.
Приехавшие и встречающие смешались в общую группу, кто-то из экипажа снес чемоданы Лидии Ксаверьевны, и Янов, точно следивший и ожидавший, когда именно это произойдет, сказал, обращаясь к Сергееву:
— Ну что ж, кажется, все. Командуйте, Георгий Владимирович, в какие машины рассаживаться.
Заместитель Сергеева по тылу, моложавый и по-спортивному поджарый полковник, мало похожий на тыловика в обычном представлении, повез Янова, Бородина, Умнова в коттедж, другие гости вместе с Сергеевым приехали к «люксовой» гостинице. Пока внизу администратор принимала и устраивала их, Сергеев, поддерживая жену под руку, осторожно поднялся на второй этаж по лестнице, застланной ковровой дорожкой. Он видел, что жена поднималась по ступенькам осторожно, родовые темные пятна проглядывали заметно, бледность, особенно у глаз, мелкая морось-испарина проступила на маленьком, теперь чуть припухлом, носу, на припухлых губах. Сергеев терялся в догадках, стараясь понять, то ли это у нее после дороги, от усталости, то ли, возможно, ее мучают какие-то боли, но он решил, пока они не пройдут в конец коридора, не войдут в номер, не допытывать ее, не расспрашивать. Шагая рядом с ней, вернее, медленно и непривычно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, он не мог избавиться от удивления, которое в нем жило с того момента, когда он увидел ее в проеме самолета, не мог он и поверить до конца, что она, Лидия Ксаверьевна, рядом с ним, что он держит ее под руку, чувствует близко, и тихо улыбался, не замечая этого сам, радостно думая: отчаянная, решительная! Осуществить «угрозу», пуститься не ведая куда, в неизвестность, пуститься в таком положении!
Из номера навстречу им дохнуло устойчивым запахом нежилого, хотя форточки и были открыты: Сергеев, объезжая дальние точки, не заглядывал сюда уже трое суток. В номере, однако, было чисто, прибрано. Осторожно вступив в небольшую переднюю, обойдя ее и заглянув в дверь спальной комнаты, Лидия Ксаверьевна обернулась к мужу, наблюдавшему за ней в двух шагах. Сергееву почему-то казалось, что она могла упасть, могло что-то произойти с ней, он готов был подстраховать, и, когда Лидия Ксаверьевна обернулась, увидел в глазах ее удивление, детское, наивное, и искреннюю радость, осветившую все ее сейчас некрасивое, очень простое из-за припухлости, из-за этих родовых пятен лицо. Но в следующую секунду оно словно бы осветилось изнутри, преобразилось, и ему, Сергееву, увиделась опять та знакомая скрытая красота, которая покоряла его во внешней неприметности, неброскости жены.
— Тут будем жить, Егор?