Теперь, тоже по-особому, с болью, она припомнила, как вчера, накануне воскресного выезда на речку, произошел случай — сейчас он представился обидным и горьким, а вчера она лишь посмеялась от души над происшедшим. Она уже собралась тогда уводить ребят с площадки — начнут скоро являться родители, она должна привести детей в помещение садика, — встала со скамейки и готова была произнести привычную свою фразу: «Дети, пойдемте в садик, сейчас придут мамы и папы», как от ящика с песком поднялся в курточке и коротких штанишках Олег Загарин, пытливый, слишком сосредоточенный для своих пяти лет; опустив лопатку и совок, уставив большие строгие глаза, спросил, будто он только что там, в ящике с песком, не играл, а решал эту важную для него проблему:
— Маргарита Алексеевна, а почему вы не женаты?
На миг стушевавшись, она даже не отметила, что он произнес «не женаты» вместо «не замужем», она лишь после обнаружила ошибку, а тогда, выходя из легкого шока, не ответила, а тоже спросила:
— А почему… ты об этом спрашиваешь, Олег?
Мальчик по-прежнему строго, не сморгнув, ответил:
— Мама сказала, вам не светит. Зря, говорит, шары к нему подкатывает, он женится на другой…
— Это кому же говорила мама? Тебе?
— Нет, они с папой разговаривали. А папа сказал: «Их дело».
Милосердова рассмеялась искренне, открыто:
— Правильно, Олег, ответил твой папа.
Оборвав смех, она хотела добавить, что, мол, время покажет, но удержалась — мальчик все равно ничего не поймет — и заторопилась, созывая ребят и собирая вокруг себя в кучку. Она тогда рассмеялась оттого, что представила отчетливо и зримо тот разговор Загариных, будто заглянула к ним, стала невольной свидетельницей. Инженер-капитан, крупный и молчаливый, кажется даже угрюмый, но сердечный и добрый, а вот жена — полная противоположность: крашеная блондинка, маленькая, подвижная, языкастая — от нее, кажется, ни одно самое малое событие в городке, в части не могло утаиться, каким-то чудом ей всегда все становилось известно, она, случалось, ошарашивала мужа, сообщая ему порой такие новости и подробности, что Загарин смаргивал крупными бархатно-темными глазами, пораженный, тихо протягивал: «Чудовищно, Лека!»
Та в ответ хмыкала: «Ну да, ты ведь вообще ничего вокруг не видишь! Тебя, тюфяка, обводят вокруг пальца». Говорила так, хотя Загарин был уважаемым офицером и никаких таких «обводок вокруг пальцев» не существовало.
Полное имя Леки — Леокадия, и Загарина хвалилась женщинам, что ее мать, обожавшая знаменитостей, назвала ее так в честь известной певицы.
Она-то и пришла за сыном, быстрая, глазастая, вертлявая, сыпавшая словами без умолку, точно они в ней рождались беспрерывным потоком и выливались, не задерживаясь. У Милосердовой не было к ней ни зависти, ни презрения, не испытывала она и обычного неудовольствия из-за того, что услышала, как-то было все равно, однако, когда та подошла, щебеча, расхваливая Маргариту, Милосердова, подумав, что Олег Загарин далеко, у шкафчика, и не услышит, сказала:
— Вы бы хоть при сыне не распространялись о шарах: кто к кому их подкатывает…
Глаза Леокадии расширились, застыли в удивлении и растерянности, потом, сморщив носик, хлопнув ресницами раз-другой, она стрельнула взглядом на сына. Тот подошел и, упрямо, исподлобья глядя, сказал:
— Это я сказал Маргарите Алексеевне.
Торопливо схватив сына, сконфузившись, стреляя извиняющимися словами — что все не так и не то Олежка понял, — ойкая и охая, она быстро удалилась за порог.
Теперь и этот детский вопрос: «А почему вы не женаты?» — и разговор с его матерью, и живо представленная сцена, как Леокадия говорит мужу о тех «шарах», как она ядовито и злорадно при этом ухмыляется, презрительно морщит маленький нос, — теперь все воспринималось и преломлялось в душе Милосердовой до обидного горько, и внутри у нее как бы все наливалось этой горечью, которая вот-вот переполнит ее и в конце концов выльется в слезы, изойдет с их неудержимым потоком — она знала, она чувствовала приближение этого.