– Нет, товарищ Сталин. Письменных донесений нет. Но нарком обороны вчера разговаривал с ним по телефону.
– Как товарищ Жуков оценивает обстановку у Кирпоноса? – вопрос относился уже к маршалу Тимошенко.
– По мнению Жукова, товарищ Сталин, в ближайшие двое-трое суток ожидается переход в наступление 11-й немецкой армии с территории Румынии. Главный удар она скорее всего нанесет в стык наших 18-й и 19-й армий.
– И это не обойдется без помощи румын?
– Наоборот, товарищ Сталин, – добавил генерал Ватутин. – 11-я армия немцев призвана помочь 3-й и 4-й румынским армиям форсировать Прут на широком фронте.
– Понятно. Товарищи Тимошенко и Ватутин свободны, – председатель СНК слегка приподнял руку и тем дал понять, что на этот раз разговор с ними закончен.
В полдень 26 июня в Тернополь Жукову позвонил Сталин:
– На Западном фронте сложилась крайне тяжелая обстановка, товарищ Жуков. Немец окружил часть фронтовых сил в районе Волковыска и Мостов и близок к захвату Минска. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Шапошников приболел. Нам надо посоветоваться с вами. Не могли бы вы немедленно прилететь в Москву?
– Могу, товарищ Сталин. Вот уточню с Кирпоносом и Пуркаевым план дальнейших действий и выеду на аэродром.
Сталин опустил трубку на рычаг, не прощаясь.
Вечером Жуков прямо с аэродрома приехал в Кремль. У Сталина находились Тимошенко и Ватутин. За четверо суток войны оба они побледнели, осунулись. Перемен же в председателе СНК, по крайней мере внешних, начальник Генштаба не обнаружил.
– Немец спешит использовать преимущества и вынуждает нас к решительным действиям, – сказал он, когда Жуков остановился рядом с Тимошенко. – Подумайте и подскажите Политбюро ЦК, что надо предпринять в сложившейся обстановке?
– Товарищ Сталин, чтобы разобраться с обстановкой на Западном фронте, нам потребуется от сорока до пятидесяти минут, – не раздумывая, возразил генерал армии Жуков.
Сталин кивнул головой, а вслух негромко сказал:
– Хорошо, разбирайтесь. Доложите через сорок минут.
Через открытую дверь в другом конце кабинета военные прошли в соседнюю комнату. Жуков впервые вошел в это помещение и невольно осмотрелся вокруг. Казенная скромность ее убранства подкупала. Прямоугольный стол перед окнами. К нему прижато с обеих сторон по четыре жестких стула. Стены сплошь увешаны картами. Посередине на полу – глобус. Должно быть, эта комната и служила Сталину «домашним генеральным штабом».
Военные расположились вокруг стола и принялись за дело. Чтобы сэкономить время, Ватутин доложил обстановку на 18.00, обозначив положения наших войск. Острия двух синих стрел – танковых групп Гота и Гудериана – были уже несколько восточнее нашей группировки.
– То, что перед 2-й и 3-й танковыми группа ми поставлена именно такая задача, подтверждают взятые в плен танкисты, – дополнил Ватутина нарком обороны. – Мы должны исходить из сложившихся условий.
– А условия эти – хуже не придумаешь, – как бы продолжая мысль Тимошенко, сказал начальник Генштаба.
Нарком обороны взял со стола карандаш и медленно, от руки, пунктиром прочертил им по карте.
– Прорываться с боями на Новогрудок-Столбцы-Минск- не лучший вариант – снова попадут в «котел».
– По-моему, надо наносить два удара: один на юго-восток, через Слоним на Барановичи; второй – от Мостов в направлении Молодечно, – сказал Жуков. – Это затормозит на время продвижение 2-й и 3-й танковых групп к Смоленску.
– А как поступить с Минском? – на начальнике Генштаба остановились усталые глаза наркома обороны.
Как это ни было тяжело Жукову, ответ его был честным:
– Минск, Семен Константинович, придется оставить!
Маршал Тимошенко тяжело вздохнул, но возражать не стал, а, скорее по инерции, снова спросил:
– Оставим Минск, а где же задержим тогда врага?
– Решением Ставки необходимо срочно организовать новый рубеж обороны по реке Березина, – ответил Жуков.
Ватутин тут же дополнил начальника Генштаба:
– А резервные армии, выдвигаемые из глубины, надо располагать по Днепру. Не то через неделю будет поздно.
Это единое мнение военных и было доложено Политбюро ЦК. Не задавая вопросов, Сталин подумал некоторое время над картой и утвердил их предложения без изменений.
На седьмой день войны, перед докладом начальника Генштаба, Сталин впервые за говорил о необходимости своего обращения к народу. Возражений не последовало.
3 июля он выступил по радио с речью. И все советские люди нашли в ней ответ на главный вопрос – что надо делать. Они услышали из его уст сердечные слова: бороться надо за каждую пядь родной земли, до последней капли крови. Фашистам не должно достаться ни литра бензина, ни килограмма хлеба. Наступает сильный и коварный враг. Социалистическое Отечество в опасности! Каждый, кто может держать оружие, встань в ряды защитников Родины! Наше дело правое! Победа будет за нами!..