Позже бывшие офицеры Революции, став генералами и маршалами Империи, а затем Реставрации, познав за свою бурную жизнь смену многих режимов, будут очень обтекаемо писать в мемуарах о своем участии в революционных войнах, сосредотачивая внимание на сухих перечислениях маневров и чисто военных аспектах операций. Но даже сквозь страницы этих намеренно лишенных эмоций и политически осторожных произведений будут нет-нет, да прорываться фразы, выдающие чувства, которые некогда испытали их авторы, в молодости ушедшие сражаться во имя новой веры. «Вся страна взялась за оружие, все, кто был в состоянии выдержать тяготы войны, ушел сражаться. Молодой человек почувствовал бы себя неловко, если бы остался в такой момент дома… Война, которую я пытаюсь описать, была войной, участием в которой я горжусь, потому что она была одной из самых справедливых»[21], – вспоминал о революционных войнах военный министр Людовика XVIII и, конечно, благонамеренный «роялист», маршал Гувийон Сен-Сир. А другой маршал и, по иронии судьбы, также королевский военный министр (при Луи-Филиппе) Жан-Де-Дье Сульт так писал о солдатах и офицерах французской армии 1794 г.: «Офицеры подавали пример преданности, с ранцем за спиной, без жалованья… они принимали участие в раздачах, как солдаты, и получали, как рядовые, свое обмундирование со складов… Никто, однако, не жаловался на трудности и не отвлекал свое внимание от службы, которая одна была предметом соревнования. Во всех чинах тот же порыв, то же желание идти далее того, что предписывает долг; если один отличился, то другой старался превзойти его своей храбростью, своими талантами, своими делами; посредственность нигде не находила поддержки. В штабах – бесконечная работа, охватившая все области службы, и тем не менее считалось, что ее недостаточно. Мы желали принять участие во всем, что происходит. Я могу сказать, что это период моей службы, когда я более всего работал и когда начальники казались мне более всего требовательными… Что касается солдат, здесь была та же самая преданность, то же самое самоотречение. Завоеватели Голландии переходили замерзшие реки и заливы при 17 градусах мороза босыми и в лохмотьях, и это в то время, когда они находились в самой богатой стране Европы. Перед ними были все соблазны, но дисциплина соблюдалась неукоснительно. Никогда армии не были столь послушными и наполненными таким пылом. Это была эпоха, когда я видел больше всего добродетелей среди воинов»[22].
Эта новая армия ударила всей мощью по врагу. 6–8 сентября 1793 г. республиканцы разбили армию герцога Йоркского при Хонсхооте, 15–16 октября в отчаянном сражении при Ваттиньи армия генерала Журдана нанесла поражение войскам герцога Кобургского. В декабре Мозельская армия под командованием юного генерала Гоша разбила австрийскую армию генерала Вурмзера при Виссембурге. Войска Келлермана выбили пьемонтцев из Савойи, республиканские отряды вступили в Марсель, наконец, 19 декабря 1793 г. был отбит Тулон. При его осаде, как известно, отличился пока еще никому не известный артиллерийский офицер Наполеон Бонапарт.
Наконец, 26 июня 1794 г. республиканская армия одержала решающую победу над австрийцами при Флерюсе и затем развернула наступление в Австрийских Нидерландах.
Нетрудно догадаться, что очень трезво мыслящая российская императрица поняла, что «двадцатью тысячами казаков» для разгона «бунтовщиков» отныне не обойтись. В феврале 1794 г., рассуждая о возможности посылки русских войск против революционной Франции, Екатерина написала барону Гримму: «Но как туда посылать? Послать немного и связаться с пачкунами, войска будут побиты, как и другие. Много же посылать я не могу, потому что с часу на час жду разрыва с турками…»[23]
Тем временем события во Франции приняли новый оборот. Как известно, 9 термидора II года Республики (27 июля 1794 г.) произошел государственный переворот, свергнувший власть якобинцев. Робеспьер, Сен-Жюст и ряд их сторонников были казнены. Этот переворот поставил точку в утопическом периоде Великой французской революции. На место кровавых романтиков к власти пришли те, ради кого, собственно, и делалась революция, а именно представители буржуазии. Однако в бурный, полный опасностями и неожиданными поворотами фортуны момент обогатиться сумели не тихие почтенные коммерсанты и талантливые организаторы производства, а деляги и жулики всех мастей, нажившиеся на скупке и перепродаже земель фонда «национальных имуществ», на спекуляции продовольствием и поставке в армию некачественных предметов амуниции и гнилого хлеба. Именно эти «новые богачи»[24]стали хозяевами жизни, именно они отныне определяли вкусы, нравы, внутреннюю и внешнюю политику страны.
21
22
24
Новые богачи – nouvaux riches – нувориши, термин появился во Франции в период термидора.