Исходя из своих представлений об этнической природе варягов, приверженцы каждой из научных школ высказали свои предположения о происхождении самого их названия. Многочисленные последователи П. Петрея в своих трудах обычно не обременяли себя доказательствами, традиционно производя обычную подмену понятий по принципу «варяги, то есть викинги». Тем не менее некоторые из них постарались подвести под свои построения более солидную базу, подыскав соответствующие аргументы. Подводя итог изысканиям своих единомышленников, норманист М. Фасмер утверждает, что само это слово произошло от корня vár, «верность, порука, обет», то есть «союзники, члены корпорации»{140}. Действительно, в скандинавских языках есть такой корень, и в «Песне о Трюме» Старшей Эдды упоминается даже связанная со свадебным ритуалом богиня Вар, имя которой буквально и означает «договор»{141}. Однако вряд ли ей поклонялись отправлявшиеся в далекие походы воины, и тем более странным представляется то, что свои союзы они стали называть термином, связанным с богиней брака. Наконец, существенные расхождения в понимании смысла названия варяг наблюдается даже у тех норманистов, которые пытаются произвести его от указанного выше корня. В. Томсен трактует его как «человек, положение которого обеспечено по договору» либо «пользующийся безопасностью и защитой», либо «граждан, состоящих под (особым) покровительством»{142}. Отталкиваясь от его идеи о более позднем возникновении слова варяг по сравнению со словом рос, Е.А. Мельникова возвращается к ортодоксальной трактовке и категорически утверждает: «Понимание летописного слова “варяги” как обозначения скандинавов мало у кого ныне вызывает сомнения. Можно уточнить, что его основное содержание было сугубо этническим: это было как собирательное название всех скандинавских народов, так и каждого отдельного их представителя безотносительно к тому, находился ли он на Руси или дома. Появление термина мы связывали с возникшим в конце IX — начале X в. противопоставлением скандинавов, занявших в середине IX в. в соответствии с договором-рядом положение князя и великокняжеской дружины, т.е. собственно “руси”, вновь прибывающим скандинавам, выступающим в основном в качестве наемников в княжеских дружинах (…) Позднее формирование терминов варанг/вэринг в Византии и Скандинавии указывает на то, что он возник не в самой Скандинавии и не в Византии, а на Руси, причем в скандинавской среде, т.е. той, где говорили на древнескандинавском языке. Обстоятельства (но не время) его возникновения восстанавливаются на основе рассказа летописи, князь Игорь, не рассчитывая на силы только что разгромленной греками руси, призывает в 944 г. из-за моря скандинавов. Заключение договора с наемниками, определявшего условия их службы, могло вызвать к жизни их название warangr от var — “верность, обет, клятва”»
{143}. Даже если исходить из ее представления, то неизбежно возникает целый ряд вопросов: если само слово варяг/варанг возникает только в конце IX в. на Руси, то из этого следует, что дружина Рюрика, Олега и Игоря не была связана с ними клятвами верности, что весьма маловероятно. Если следовать этой логики, то получается, что обетом или клятвой скандинавские воины не были связаны ни со своими конунгами, ни с иноземными государями, к которым они нанимались на службу. Применительно к Византии эта же исследовательница отмечает, что «в истории Геста и Торстейна (а также и ряде других), и вэринги, и норманны бесспорно служат в византийском войске и совместно участвуют в некоторых церемониях, но они различаются и подчас противопоставляются и ими самими, и на основании информации, полученной от них, авторами саг»{144}. Следует ли из этого, что византийские императоры нанимали и вэрингов, и норманнов, но обет верности приносили им только первые, а вторые получали жалованье безо всякой клятвы? Едва ли следует говорить, что ПВЛ не говорит о призвании Игорем скандинавов — в летописи речь идет о варягах, которых исследовательница произвольно заменяет выходцами из Скандинавии. Что касается этимологической стороны вопроса, то даже ее постоянный соавтор по многим статьям норманист В.Я. Петрухин в свое время признал, что скандинавский корень var — «обет, клятва» никогда не имел значения «дружина», «отряд воинов»{145}. Таким образом, вся конструкция Е. А. Мельниковой вступает в противоречие не только с элементарным здравым смыслом и этимологией, но и с данными как ПВЛ, относившей деятельность варягов на Балтийском море еще до призвания Рюрика, так и со всем комплексом иностранных источников, посвященным византийским варангам, который, как показал В.Г. Васильевский, отождествляет их с русами. К этому надо добавить, что сами себя скандинавы варягами или варангами не называли, за исключением тех из них, кто служил наемниками в Византии. В самой Скандинавии слово «вэринг» становится известно лишь после середины XI в., причем, как отмечал В. Томсен, «по своему смыслу является наполовину иностранным». Наконец, число этих вернувшихся домой наемников по сравнению с основной массой населения было ничтожно, чтобы дать название не то что стране, где они жили, а хотя бы области, не говоря про Балтийское море в целом. Если первоначально Е. А. Мельникова из 3500 скандинавских рунических надписей на стелах с понятием «вэринг» связывала имя uirikR, которое упоминается всего лишь дважды, причем в обоих случаях говорилось об одном и том же человеке{146}, то в своей последней статье она отказалась и от этого единственного отождествления. Таким образом, приведенной норманистской версии происхождения слова «варяг» противоречат как данные письменности, так и факт названия Балтийского моря Варяжским в отечественной и мусульманской традициях, причем в последней данное название, как уже отмечалось выше, появляется уже в первые десятилетия X в.