Не удовлетворившись кузнечной технологией, В.В. Мурашева упорно ищет скандинавский «след» в отечественной истории и, с подсказки зарубежного норманиста, благополучно его находит: «Было установлено, что городская жизнь Киева изначально возникла на Нижнем городе — Подоле… А между тем принцип планировки Подола (застройка вдоль речной береговой линии, наличие усадеб площадью 300–320 кв. м со стабильными, несмотря на многочисленные перестройки, границами) оказывается аналогичен структуре расселения в городах средневековой Швеции, таких, например, как Сигтуна»{238}. Такая мелочь, что шведские города появились позднее древнерусских, археологом в расчет не принимается. Основание Киева уже пытались приписать хазарам, и, по всей видимости, недалек тот момент, когда Кий будет объявлен скандинавом. Поражает только скромность автора статьи: если всюду, где горожане пытаются приспособить свои строения к берегу реки, прослеживается скандинавский след, то как она удержалась от соблазна причислить к скандинавам жителей городов Древнего Египта, Шумера, Инда, Китая и Рима? Редкостный пример научной объективности и принципа интеллектуальной честности! В поисках искомого следа норманисты с готовностью выходят за узкие границы хронологии. Так, Г.С. Лебедев заявил о Санкт-Петербурге, что «планировочная структура города поразительно точно воспроизводит черты архетипической раннегородекой структуры северных “виков”, протогородских центров эпохи викингов…»{239}. Понятно, что все «большие» курганы Гнездова принадлежали скандинавам. Но больше всего впечатляет основополагающий вывод, сделанный В.В. Мурашевой на основе всестороннего и углубленного анализа разнообразных памятников: «Археологические источники не подтверждают вывод о постепенной ассимиляции скандинавов в славянской среде, напротив, наблюдается постоянный приток норманнского элемента, нашедшем свое отражение в синхронности типов украшений в Скандинавии и на Руси, сменяемости ранних более поздними типами. (…) Археологические источники показывают, что скандинавы входили в состав древнерусской элиты (причем на ранних этапах образования Древнерусского государства составляли в ней значительную, если не преобладающую часть)»{240}. Запомним этот вывод, сделанный археологом на основании строгих и объективных археологических данных.
Более подробно его обоснованность мы рассмотрим в следующей главе, а пока лишь сравним его с выводом, сделанным другим археологом на основании тех же самых археологических данных. Л.С. Клейн, который на фоне некоторых своих единомышленников выглядит уже «умеренным» норманистом, в том же самом 2009 г., когда была опубликована рассмотренная статья, констатирует, «что миграция норманнов на территорию восточных славян несомненна, что некоторые ее видовые особенности хорошо прослеживаются (переселение только части населения из первоначального очага, вооруженность пришельцев, обоснование лишь на некоторых небольших участках новой территории, жизнь в окружении местного населения и в тесных контактах с ним, последующее растворение в местной среде). Но археологу не очень хорошо видно то, что при этом небольшие группы пришельцев захватывали власть над местным населением в ключевых пунктах территории и, объединив его, дали ему правящую династию, создав империю (Рюриковичей). Четких археологических признаков это обстоятельство не имеет и без письменных данных осталось бы спорным и даже маловероятным»{241}. Два археолога — два совершенно различных вывода на основании одних и тех же данных. Поскольку степень обоснованности выводов В.В. Мурашевой понятна, а к ней самой мы еще вернемся чуть ниже, остановимся вкратце на позиции Л.С. Клейна. Благодаря ей мы видим функционирование порочного круга «логики» археологов-норманистов. В предыдущих главах было показано, что письменные свидетельства, на основании которых можно сделать вывод о скандинавском происхождении варяжской Руси, составляют меньшую часть посвященных ей источников и все они достаточно уязвимы для критики. Без игнорирования и насилия над большей частью письменных источников подобный вывод сделать невозможно. Однако подгон исторических источников под нужную точку зрения ничего общего с объективной наукой не имеет. Когда же путем насилия над письменными источниками делается вывод о скандинавском происхождении русов, начинается поиск соответствующего археологического материала, во время которого совершается очередной подгон, когда к действительно скандинавским древностям на территории Древней Руси приписывается еще большее количество артефактов, происхождение которых в лучшем случае спорно, а в худшем — не имеет к норманнам никакого отношения. Полученный таким образом массовый археологический материал подается как неоспоримое доказательство, подтверждающее правильность сделанного норманистами из письменных источников вывода.