Бросив технику — предполагалось, что она будет взорвана оставшимися после ухода основной части солдат добровольцами, — немцы должны были уходить пешком по узкой дороге вниз, в долину, в направлении деревни Ла-Венн, где американцев еще не было. Там предстояло разведать дорогу к Амблеву — возможно, к югу от Труа-Пон, где можно пройти незамеченными.
Закончив сообщение, Пейпер спросил, есть ли вопросы. Важный вопрос был только один: когда?
— Завтра между двумя и тремя часами утра, — ответил полковник.
Оставив офицерам утрясать детали предстоящего вывода относительно собственных подразделений — вернее, того, что от них осталось, — Пейпер снова вызвал на свой командный пункт Мак-Кауна.
— Нас требуют обратно, — сказал полковник пленному, стараясь не выдать голосом всю безнадежность собственного положения.
Майор Мак-Каун устало усмехнулся, понимая, что лично для него это может означать только долгие предстоящие месяцы в камере для военнопленных где-то в Германии. Вспомнив, что в ночном разговоре первого дня плена Пейпер обещал когда-нибудь прокатить его на «Королевском тигре», Мак-Каун горько усмехнулся:
— Ну что ж, хоть на «Королевском тигре» покатаюсь.
Пейпер выдавил из себя ответную улыбку, но так и не сказал пленному, что покидать Ла-Глез они будут пешком. Затем перешел к делу:
— Сейчас меня больше всего заботит вопрос о том, что делать с пленными американцами и нашими ранеными.
Пейпер объяснил, что хотел бы заключить с американцами сделку. Если он отпустит всех американских пленных, оставив заложником только Мак-Кауна, то может ли последний гарантировать, что командир американцев, какая бы часть ни заняла Ла-Глез, отпустит раненых немцев? Пейпер планировал оставить с ранеными одного из своих, а после того, как американцы отпустят их, выпустить и самого Мак-Кауна.
Предоставление пленным свободы имело для Пейпера большое значение. Он понимал, что, будучи обременен тяжелоранеными, не сможет успешно осуществить прорыв. Но «Лейбштандарт» всегда гордился тем, что не оставляет своих пленных в руках противника. В ходе русской кампании дивизия приобрела печальный опыт того, что может произойти с пленными, если они принадлежат к подразделению под названием «Адольф Гитлер».
Мак-Каун покачал головой:
— Полковник, ваше предложение нелепо. Во-первых, у меня нет никакой власти влиять на решения американского командования по поводу военнопленных. Да и не в таком вы положении, чтобы торговаться.
— Знаю, — ответил Пейпер. — Но буду действовать исходя из предположения, что ваш командир на это пойдет.
Мак-Каун на секунду задумался. Еще один разрыв потряс окрестности с приземлением очередного снаряда 155-миллиметрового орудия.
— Я могу только подписать свидетельство о том, что вы внесли такое предложение. Больше я ничего не могу сделать.
Пейпер согласился, и ввели еще одного пленного американца, капитана Брюса Крайсингера, бывшего командира роты A 823-го батальона истребителей танков. Оба подписали свидетельство, по-английски написанное Мак-Кауном, и отдали его капитану, который вернулся в ряды полутораста пленников Пейпера.
Ровно в 17:00 Пейпера вызвали в радиоавтомобиль. Уже стемнело, на броне танков поблескивала изморозь. Артобстрел начинал затихать, но все равно еще не стоило долго находиться на улице, усыпанной обломками и изрытой воронками от снарядов. Огромное американское орудие с другой стороны моста, из Шато-дю-Фруад-Кур, продолжало с пугающей равномерностью посылать снаряды. Пейпер торопливо перебежал к автомобилю. Его молодой радист согнулся над передатчиком, и его обычно ровный при переговорах голос дрожал от волнения.
— Где основная линия обороны? — повторял он раз за разом. — Где позиции прикрытия? Можем ли мы пробиваться? Повторяю, можем ли мы пробиваться?
Из наушника затрещали помехи, и Пейпер нетерпеливо склонился над плечом солдата. Сейчас, сейчас!
Голос с другого конца, искаженный помехами, произнес:
— Где и когда вы собираетесь пересечь линию фронта?
На лице Пейпера появилась усталая улыбка. Радист посмотрел на него с плохо скрываемым торжеством, как будто они только что одержали победу.
Но сообщение было еще не окончено. Мертвенный голос продолжал:
— Вам разрешено пробиваться, только если вы выведете всю технику и всех раненых.