Неожиданно его взгляд упал на мой темно-синий диктофон. Вполне вероятно, что этот необычной конструкции аппарат привлек внимание посетителя. Тогда такая бытовая аппаратура советского производства только появилась в продаже и была еще в диковинку. Перехватив его взгляд, я в свою очередь поинтересовался, не будет ли возражений против записи нашей беседы на пленку. При этом невольно посетовал на качество отечественного диктофона. За три месяца он уже дважды был на гарантийном ремонте. Посетитель взял аппарат и посмотрел на задней панели название завода-производителя.
– Неудивительно, что ломается, — произнес он несколько глуховато, — бытовые изделия этого подмосковного завода идут нарасхват буквально с конвейера. Наверное, при стремительном росте объемов производства не срабатывает система приемки изделий. Какие системы выходили из строя? — неожиданно задал он вопрос.
– В первый раз пропал звук, — сразу же ответил я, — нельзя было прослушивать записи, во второй раз лентопротяжный механизм стал жевать ленту.
– Ну, это уже никуда вообще не годится, — далее анализировал работу моего диктофона посетитель, — отказала механика и, очевидно, одна из микросхем. Видно диктофон делался наспех, возможно из некондиционных деталей. Мой вам совет, избавьтесь от него. Будет и дальше ломаться.
Наверное, он просканировал не только меня при первой встрече на предмет серьезности и чего стою в работе, но и мой диктофон. Так впоследствии и вышло. За год диктофон ломался еще несколько раз. Менять его на новый в гарантийной мастерской отказались. Посоветовали отправить на завод. Так и исчез тот аппарат где-то в заводских недрах после событий 1991 года в нашем государстве. Но в тот день на удивление мой диктофон записал беседу с бывшим главным конструктором советских боевых загоризонтных радиолокационных станций Францем Александровичем Кузьминским. К сожалению, не сохранилась та диктофонная кассета. В журналисткой работе кассет постоянно не хватало. Сохранилась только распечатка беседы с Кузьминским. На рабочем столе передо мной листов тридцать уже пожелтевшей за восемнадцать лет сероватой бумаги. На многих пометки, исправления. Эти старые листки стали своеобразной машиной времени, которая перенесла меня в маленький кабинет закрытого по недомыслию некоторых начальников от военной печати нашего военного журнала.
И вот словно не было 18 лет, когда развалилась в считанные месяцы непобедимая и легендарная Советская Армия. Словно не было передела собственности в нашей стране. И вот вновь в нашем маленьком кабинетике в журнале «КВС» на жестком канцелярском стуле расположился Кузьминский. Возможно, что после ознакомления с моей «чудо-техникой», кружки крепкого чая я невольно расположил к себе посетителя. В работе журналиста особенно важны первые минуты встречи с незнакомым человеком. Умение расположить его к откровенному разговору. Не дать отвечать на вопросы по типу — да, нет. Одним словом разговор с Кузьминским пошел в нормальном рабочем русле. Добавлю, что почему-то почувствовал даже симпатию к нему. Тогда во время беседы в своем блокноте отметил, что он держался уверенно, рассказывал спокойным, негромким голосом. Мои краткие записки помогли хотя бы частично восстановить в памяти атмосферу встречи в редакции и беседы с опальным главным конструктором. Наверное, от этого в настоящее время легко дались расшифровки старых записей.
Кузьминский пил чай, не отказался от конфет, которые я ему предложил. До этого блюдце с конфетами я прятал в сейфе. Товарищи по редакции почему-то считали, что этих конфет у меня завались. В начале 90-х годов в стране шоколадные конфеты, как впрочем, и все остальные продукты питания, были уже по талонам. Но друзья считали, что у меня какие-то тайные связи в торговле. А постоянное наличие у меня конфет к чаю объяснялось неудержимой энергией моей тещи. Может быть, и дефицитные шоколадные конфеты показали Кузьминскому мои скрытые возможности. Правда, при этом он неожиданно спросил, не в родстве ли я с одним известным академиком — главным конструктором, именем которого названа улица в столице, и даже кратер на Луне. Я тут же ответил, что эта семья мне известна. Но мы просто однофамильцы с заслуженным человеком. Вот после этого Кузьминский сказал, что в быту друзья называют его просто Александром Александровичем. Предложил и мне так его величать. Так что и я вместо иностранного имени Франц стал называть главного конструктора, как он мне при первой встрече предложил. Не по паспорту. Наверное, ему больше импонировало имя Александр, что в переводе с греческого — победитель. Все может быть. В друзья к нему я не набивался. Просто по служебному долгу стал невольным исследователем его научного поиска и трагедии. Поэтому в этом повествовании стану называть Кузьминского иной раз Александром Александровичем. Так он сам мне предложил.
– Прежде чем начать наш длинный разговор почитайте вот эту публикацию в газете, — предложил мне Александр Александрович, — вы многое поймете, некоторые вопросы отпадут, или появятся другие. Я ходил в эту газету. Требовал опровержения. Да куда там. Главный редактор даже не принял. Журналист, который подготовил материал куда-то исчез. А редактор отдела просто развел руками, мол, через него этот материал не проходил и никакого опровержения он не имеет права давать.
После этого Кузьминский раскрыл свою папку. Недолго порылся среди каких-то бумаг и вынул номер весьма популярной с миллионными тиражами газеты Верховного Совета РСФСР «Советская Россия».
– Так вот какая центральная печать ударила со всего своего главного калибра по главному конструктору, — подумал я, раскрывая перед собой на столе уже потертый номер газеты. Может этой центральной газеты и ее влияния, прежде всего, и опасается главный редактор нашего военного журнала генерал-майор Кошелев, когда через полковника Некрылова передавал мне внимательнее разобраться в этой истории.
С такими мыслями стал просматривать газетный номер, датированный 5 августа 1990 года. Редакция дала материалу целую полосу. Заголовок был ничего не выражающий, какой-то инертный — «Деньги на оборону». Под материалом подпись, что эту публикацию подготовил В. Абрамов. С ним я не был знаком. А вот подзаголовок «Четыре монолога о секретах «закрытой науки» магнитом притягивал внимание к газетной полосе. Во врезе к статье В. Абрамов указывал, что сегодня собеседник популярной газеты Герой Социалистического Труда, генеральный конструктор первых советских систем противоракетной обороны, член-корреспондент Академии наук СССР, лауреат Ленинской премии Григорий Васильевич Ки-сунько откровенно расскажет об одной из отраслей советского военно-промышленного комплекса. Причем, В. Абрамов, явно подогревая читательское любопытство, писал, что в монологах известного ученого отражен его взгляд на внутренние процессы в засекреченных структурах советского оборонного комплекса. По мнению Абрамова эти монологи драматичны по содержанию, искренние, пронизаны болью за судьбы научного поиска и претворения в жизнь научных идей.
Материал состоял из четырех отдельных монологов — разговора с читателями Григория Васильевича Кисунько. В ходе своего журналистского расследования мне не довелось с ним встретиться, узнать его точку зрения на этот материал, который вполне мог быть неверно исправлен, или дописан в самой редакции без разрешения этого известного ученого. Теперь спустя 18 лет искренне сожалею о не состоявшейся нашей встрече. Но теперь поделать ничего нельзя. Так тому и быть. Время не повернуть вспять. Можно лишь на бумаге попытаться рассказать правду о давних событиях, от которых само время отшелушило домыслы и догадки, положительных и отрицательных героев. Каждый из монологов, очевидно, опытной рукой был броско озаглавлен. И это в августе 1990 года, когда военно-промышленный комплекс и его руководители были весьма сильны и авторитетны в государстве. Любой материал в газете о них и их делах обязательно проходил цензуру. А в этом материале подзаголовки буквально кричали: «Как появляется круговая порука», «Чем страшны зигзаги монополизма», «Кто выигрывает от дезинформации», «Что поможет выйти из прорыва».