Когда они протолкались к подножию балкона, советник по культуре повернулся к американцам:
– Стоять здесь. Никуда от группы не отходить. С лобинийцами не заговаривать. Вы должны выказывать подобающее уважение нашему великому вождю, полковнику Бараке, а также обычаям и чувствам наших людей. Провинившиеся будут наказаны.
Чиун и Римо стояли позади всех.
– Что мы будем делать? – спросил Римо.
– Тсс! Мы пришли, чтобы посмотреть на Бараку.
– Это для тебя очень важно, Чиун?
– Да, важно. Очень ли важно – не знаю.
– А для меня это совсем неважно, – сказал Римо. – Для меня имеет значение один только Нуич.
Чиун обернулся к Римо, его гневно сузившиеся миндалевидные глаза превратились в узкие щелки.
– Ведь я просил тебя не произносить при мне имя сына моего брата! Он опозорил Дом Синанджу своими грехами.
– Да, Чиун, я помню. Но он стоит за всеми преступлениями: за убийством ученых, возможно, и за эмбарго на нефть. А это моя обязанность – положить конец убийствам и снова пустить нефть в мою страну.
– Вот дурень! Ты думаешь, что ему нужна нефть? Он охотится за нами, ему надо заманить нас в ловушку. Помнишь тех подставных агентов из вашего бюро расследований? Один толстый, другой тонкий? Это было его послание. Сначала толстый, потом тонкий. Отклонения в весе ничего не значат для того, кто знает секреты Синанджу. Ты уже сталкивался с этим однажды, помнишь?
– Олл райт, – сказал Римо. – Пусть так. Допустим, он нас выслеживает. Почему нам не выйти на него самим?
– Он нас найдет, – строго сказал Чиун. – Я уже говорил тебе это однажды. Если он нам нужен, он нас найдет. Надо только подождать.
– Я бы предпочел, чтобы игра шла по нашим правилам, – возразил Римо, вспомнив свои предыдущие схватки с племянником Чиуна. Будучи вторым в мире человеком, владеющим тайнами Синанджу, он был одержим желанием уничтожить Римо и Чиуна, чтобы сделаться Мастером Синанджу.
– А я бы предпочел съесть сейчас утку, – сказал Чиун, все так же не отводя глаз от балкона. – Время выбирает он.
– А место? – спросил Чиун.
– Поединок состоится – так было раньше, так должно быть и на этот раз – в месте мертвых животных. Это записано в наших книгах. По-другому нельзя.
– В последнюю нашу с ним встречу таким местом был музей. Не думаю, чтобы в Лобинии были какие-нибудь музеи. – Римо втянул носом воздух. – Не думаю даже, что здесь есть туалеты и ванные.
– Здесь есть место мертвых животных. – Чиун сказал это тоном, не допускающим возражении. – Там ты должен принять его вызов.
– Почему ты думаешь, что я пойду к нему? – спросил Римо.
– На его стороне предпочтительное право вызова: он – кореец, и он из Дома Синанджу. Но у тебя есть другое преимущество – ты мой воспитанник. Он – алмаз с дыркой, ты – мастерски отшлифованный камень-голыш.
– Это почти комплимент.
– Тогда я беру его назад. Тсс…
На балконе появился красивый, похожий на итальянца мужчина, одетый в безупречный костюм защитного цвета. При виде его толпа изорвалась приветственными криками: «Барака! Барака!» Скоро они слились в мощный хор, сотрясающий, казалось, весь центр города.
Полковник поднял руки, требуя тишины. Он уже успел заметить, что громче всех кричат американские хулиганы, прибывшие на Международный конгресс.
– Смотрится он неплохо, – задумчиво сказал Чиун. – Может, и прислушается к моему совету.
– Возможно, что гора придет-таки к Магомету, – сказал Римо.
Когда на площади установилась тишина, на ступенях дворца появились солдаты, каждая четверка солдат несла гроб. Они внесли эти гробы на балкон и водрузили их на помост, установленный позади президента.
– Еще одно злодейство трусливых иудеев! – вскричал Барака, указывая на дюжину гробов.
Толпа взревела.
Утихомирив ее. Барака сказал:
– Мы должны отдать последний долг людям, погибшим за дело свободы Лобинии.
Крики и вопли усилились.
Так дальше и пошло: каждая фраза полковника сопровождалась криками и аплодисментами.
Барака рассказал, как коммандос узнали о планах подлого нападения Израиля на Лобинию с использованием атомных пистолетов и проникли в самое сердце Израиля, вплоть до Тель-Авива; как они расстроили эти планы и уложили большое количество разной мелкоты, пока в конце концов не пали под напором превосходящих сил всей израильской армии.
– Но теперь Тель-Авив знает: нет для них безопасного места на земле! Суд лобинийского народа настигнет их, где бы они ни были! – выкрикнул Барака, наэлектризованный гневом толпы и дивясь про себя тому, как тщедушный и хрупкий Нуич смог убить столько коммандос, которые – даже притом, что они были не слишком искусны в военном деле, – все же имели нормальное число рук и ног.
В этой обстановке всеобщего подъема Барака шарил глазами по лицам американцев, стоявших перед балконом вперемешку с военными. Среди девушек было несколько хорошеньких. Он попытался выбрать самую красивую, чтобы пригласить ее как-нибудь вечерком во дворец, на интимный ужин. Это оказалось непросто, и он остановился на трех. Он пригласит их всех.
Тот, что в комбинезоне, конечно, священник или вроде того. Пророк Мухаммед, да будет благословенно его имя, наверное, перевернулся бы в гробу, будь у него такие последователи. «Просто удивительно, что, имея таких пастырей, о Христе еще кто-то помнит», – подумал Барака.
В приступе отвращения он поспешно отвел взгляд от отца Гарригана. Позади всей толпы стояли двое мужчин. Будучи совершенно разными, они смотрели на него одинаково холодно. Один из них был явно американец, но выглядел таким же суровым и красивым, как и сам Барака. Взгляды их встретились, и Барака не уловил в глазах незнакомца ни искры теплоты или хотя бы уважения – только холодное внимание. Рядом с ним стоял человек, показавшийся еще более интересным. Это был далеко не молодой азиат в длинном золотистом халате. Поймав на себе взгляд президента, старец улыбнулся и поднял вверх указательный палец, будто подавая Бараке знак, что позднее он с ним поговорит. Его глаза, светло-карие, как у Нуича, излучали непоколебимое спокойствие, столь характерное для последнего.
Барака ни на минуту не усомнился, что эти двое – те самые люди, появления которых ждал Нуич. Предстоят очень интересные времена, подумал Барака.
– И разве подлая западная пресса сообщила хоть что-нибудь о смелом ударе, нанесенном по логову иудеев? – воскликнул Барака и, упреждая новый взрыв негодования, ответил сам себе: – Нет! Буржуазная сионистская печать будто набрала в рот воды. Ни одного слова о героизме павших коммандос.
Снова крики. Среди них он расслышал вопль аббата в комбинезоне:
– Чего же вы хотите, если издатель «Таймс» носит фамилию Шульцбергер?
Это надо взять себе на заметку, подумал Барака. Он использует этот факт в очередном интервью для американского телевидения.
Барака подождал, пока толпа стихнет, и сказал:
– Помолимся о душах наших коммандос, чтобы они быстрее нашли путь к Аллаху.
Толпа послушно повернулась на восток, где теперь была Саудовская Аравия и город Мекка. Многие из присутствующих достали из-под одежды молитвенные коврики и расстелили их, чтобы преклонить колени.
– Молитесь Аллаху об упокоении их душ, – скомандовал Барака и тоже опустился на колени. Его острые глаза зорко высматривали из-под козырька фуражки, нет ли где дула, направленного в его сторону.
Помедлив немного, американцы также бухнулись на колени – все, кроме старого азиата и того, с пронзительным взглядом карих глаз. Среди коленопреклоненных людей они стояли прямо, будто стройные деревца.
Полковник страшно разгневался. Но тут он услышал шепот из окна в задней части балкона.
– Оставь их, – сказал Нуич. – Не трогай.
Барака решил проглотить обиду на религиозной почве и опустил голову в смиренной молитве. Над площадью повисло молчание.
Вдруг в толпе раздался поучающий голос отца Гарригана:
– О всемилостивый Боже! Сделай так, чтобы те, кто повинен в их смерти, заживо сгорели в печах. Пусть они корчатся в аду, пусть горят белым пламенем! Пусть воздается им полной мерой за их злодеяния! Пусть будет не «око за око», а сто глаз за один. Во имя доброты и человеколюбия сделай так, чтобы смерть, точно траву, косила белых сионистских дьяволов, насильников и узурпаторов этой страны. Мы молим тебя об этом во имя мира и братства на земле.