Однако на этот раз приклад не достиг цели. Тонкая, хрупкая с виду рука Чиуна перехватила деревянное ложе, оно с глухим стуком упало на размягченный гудрон дорожки и осталось лежать на ней. Охранник изумленно взирал на оставшийся в его руке металлический ствол.
Чиун шагнул к охраннику, протянул руку и положил ее на его левое плечо. Солдат открыл рот, чтобы закричать. Чиун слегка пошевелил пальцами, и охранник понял, что не может издать ни звука.
– Я повторю тебе свой вопрос, но только один раз. Кто здесь главный?
Он немного ослабил хватку, чтобы охранник смог ответить.
– Я – сержант, старший по званию.
– Очень хорошо, – сказал Чиун. – А теперь смотри мне в глаза и запоминай: твои люди возьмут мой багаж. Это – ценные старинные сундуки, с ними надо обращаться очень бережно. Если они уронят хотя бы один сундук, тебе придется худо. Если они не сумеют выполнить мое поручение, тебе будет еще хуже. А если они сделают все, как надо, ты останешься жить и увидишь зарю нового дня своей бесполезной жизни. Ты понял меня? – спросил Чиун, для большей убедительности сжав плечо охранника.
– Понял, сэр! Понял!..
– Пойдем, Римо, – позвал Чиун. – Этот любезный джентльмен предлагает нам свою помощь.
Римо спрыгнул с трала и последовал за Чиуном, который решительно зашагал вслед за группой делегатов Третьего всемирного Конгресса молодежи.
– Люди всегда готовы помочь, если их попросить как следует, – сказал Чиун.
За его спиной старший по званию сержант с поломанным карабином отдавал приказания охранникам:
– Живее, кретины! Шагом марш в зал! Пользуйтесь случаем оказать услугу этому любезному старому джентльмену из Третьего мира. Пошевеливайтесь, а не то я вам покажу!
Солдаты, сдерживая улыбки, построились в колонну по двое и направились строевым маршем к аэровокзалу: шестеро слева, шестеро справа, один посредине. Незадачливый сержант, старший по званию, подобрал обломки своего оружия и, не переставая удивляться, зашагал следом. По пути в здание вокзала он бросил их в мусорную корзину. По правде сказать, потеря невелика. Все равно из этого карабина никогда нельзя было попасть в цель. А после того как он побывал в ремонте, сержант вообще боялся нажимать на курок. Последний, кто стрелял из этого оружия, обнаружил, что в ремонтных мастерских умудрились заполнить ствол оловом, и, когда человек нажал на спуск, пуля полетела прямо в «яблочко» – ему в лицо.
Лобинийский аэропорт 1 – названный так во времена всеобщего ликования, когда лобинийцы думали, что им потребуется еще и второй аэродром, – находился в миле от столицы.
Прибывшим пассажирам предстояло покрыть это расстояние пешком, так как автобус был неисправен уже три недели – никак не могли заменить свечи в двигателе.
Семьдесят молодых американцев бодро маршировали в сопровождении вооруженных охранников. Чуть поодаль шли Римо и Чиун, а позади них один за другим вышагивали четырнадцать солдат, несущих дорожные сундуки – кто на голове, кто на плечах.
Эту фантастическую процессию возглавлял офицер по культурным связям. Он задавал темп и ритм движения, выкрикивая во весь голос:
– Раз, два, три, четыре! Раз, два…
Отец Гарриган, неотразимый в своем комбинезоне, рубашке и воротнике, был настроен по-боевому.
– Держать ногу! – закричал он и, выскочив вперед, начал скандировать:
Мы войне закроем двери,
Навсегда войну похерим.
Раз, два, три, четыре, пять!
Не хотим мы воевать!
– Рота, стой! – скомандовал советник по культурным связям.
Группа остановилась, смешав ряды. Советник повернулся к американцам, чтобы сказать речь.
– У меня не было случая посетить Соединенные Штаты Америки, и я не представляю, что это за страна, из которой вы прибыли.
– Херовая страна! – закричал отец Гарриган.
– Точно! – выкрикнул еще кто-то.
Советник по культуре поднял руку, требуя тишины.
– Однако Лобиния – страна цивилизованная. У нас на улицах вы не услышите ругательств. Тому, кто позволяет себе непристойные выражения в общественном месте, отрезают язык тупым ножом. Так, – гордо сказал он, – заботятся в Лобинии о добропорядочности человеческой натуры и оберегают чувства других людей.
– Хорошо бы вырвать язык у аббата, – сказал Римо.
– Он отрастит себе новый, – возразил ему Чиун. – Бесполезный придаток всегда отрастает снова.
– Поэтому я должен вас просить не ругаться в общественных местах. – Советник по культуре скользнул взглядом по лицам американцев. – Конечно, вам разрешается произносить ругательства про себя, в глубинах вашего сознания, – любезно разрешил он.
– Ура великому лобинийскому народу! – закричал отец Гарриган. – Гип, гип! Ура!
Делегаты поддержали его порыв.
Советник удовлетворенно кивнул, повернулся и со словами «шагом марш!» повел гостей своей страны дальше. Гости не могли ни свободно говорить, ни свободно идти на свой Конгресс, который – они были уверены – станет еще более грандиозной манифестацией еще большей свободы личности. Не то что в этой презренной Америке.
– Иногда мне кажется, что наша страна обречена, – сказал Римо.
– Ваша страна всегда была обречена, – возразил Чиун. – Еще с тех пор, когда вы свергли доброго короля Георга и вздумали править сами. Простолюдины у власти! Смешно.
– Но мы добыли свободу, Чиун. Свободу!
– Свобода быть глупым – худшее из рабств. Дураки должны придумать способ защищаться от самих себя. Мне нравится Лобиния. – Чиун крепко сжал губы и разжимал их лишь для того, чтобы напомнить идущим позади солдатам, что они поплатятся жизнью, если, не дай Бог, оставят следы потных ладоней хотя бы на одном сундуке.
«И они тоже выбрали свободу», – подумал про себя Римо.
Столичный град Даполи открылся им не сразу – скорее он медленно вырастал из узкой мощеной дороги. Вот появилась одна лачуга, потом что-то похожее на уборную; затем две лачуги, потом еще три. Маленький магазинчик. Брошенный на песке у дороги велосипед. Какое-то подобие разбитого тротуара. Снова лачуги. И вот наконец развалюхи пошли подряд, значит, это уже центральная часть города. Лачуги и бензозаправочные колонки – вот и весь город, заключил Римо.
Советник по культурным связям поднял руку, приказывая группе остановиться, потом махнул им рукой, чтобы они сошли на обочину – движение на шоссе становилось опасным: иногда мимо их колонны за одну минуту проходила одна машина. Он встал на обитый бортик тротуара и обратился к ним с речью:
– Сейчас мы примем участие в церемонии государственных похорон наших славных коммандос, выполнявших миссию свободы и павших смертью храбрых в самом логове сионистских свиней. После этого вас отвезут в казарму, где вы будете жить до окончания Конгресса. Казарма построена специально к вашему приезду, в ней вы найдете все необходимые удобства. Имеется мыло и туалетная бумага. Отхожие места, для полного уединения, обнесены стенками. Всем будут выданы циновки для спанья. Наш славный вождь, полковник Барака, отдал приказ не жалеть средств на создание привычных для вас условий. Покидать двор казармы воспрещается. На заседания Конгресса во дворец «Победа Революции» вы будете ходить строем. Это правило должно соблюдаться неукоснительно; необходимо руководствоваться соображениями безопасности, памятуя о присутствии среди нас сионистских шпионов. Вопросы есть?
– Да, – тоненько пропищала Джесси Дженкинс. – Когда мы получим возможность увидеть Даполи?
– Моя маленькая темнокожая девочка, сейчас мы идем через Даполи, разве нет? Открой глаза и смотри себе на здоровье. – Советник по культуре с улыбкой оглядел делегатов, ища одобрения.
Отец Гарриган засмеялся первым, за ним добродушно рассмеялись остальные.