Андрей только диву давался: даром что князь Воротынский был старше его на двадцать лет и уже перевалил пятый десяток, даром что казался куда грузнее и шире в кости — ан крутился, что белка в колесе, действовал стремительно и уверенно, не позволяя себя даже царапнуть. Когда Зверев уже отчаялся, гость вдруг отступил, тяжело отмахнулся, отер пот со лба:
— Что-то я уже согрелся… — пытаясь отдышаться, пояснил он. — И ноги ужо не те. Совсем я закис от жизни монастырской, меча удержать не способен. Нет, Андрей Васильевич, пожалуй, с завтрашнего дня с тобой вместе буду поутру с дрекольем прыгать. Не то недолго в первой же сече по-глупому сгинуть. Что может быть глупее, нежели погибнуть оттого, что устал?
— Так милости просим, Михайло Иванович!
— И лентяев своих заставлю жирок растрясти…
— Доброго вам утра, бояре, — выглянула на крыльцо Варвара. — Пожалуйте завтракать.
— О, это ко времени, — обрадовался князь Воротынский. — Ловкая у тебя приказчица, княже. Одна, да ин, как ловко управляется!
— За то и держу.
Варя с поклоном пропустила гостя, поклонилась и Андрею, но окликнула:
— Что княгиня из имения пишет? Все ли у нее в порядке, княже, как дети?
— Я и забыл про письмо-то! — спохватился Зверев. — После завтрака прочитаю.
Андрею как-то даже стыдно стало, что вчера за многочисленными хлопотами у него из памяти выветрилось напоминание о письме из дома. Весь завтрак он сидел как на иголках и, лишь слегка утолив голод, побежал в свои покои, нашел свиток, сломал тонкую сургучную печать с оттиском Полининого кольца.
Редкие письма жены были всегда очень длинными и размеренными, с многочисленными приветами и пожеланиями от имени всех членов семьи и части челяди, с описанием погоды в княжестве, поездок на торг и обычных прогулок чуть дальше двора, перечислением деревень, упоминанием всех свадеб, смертей и рождений, и кучи прочей совершенно ненужной князю информации. Но Звереву все равно нравилось читать эти послания. Во время долгого расшифровывания завитушек, накрученных почти возле каждого слова, он словно слышал голос Полины, чувствовал ее близость, исходящее от нее чувство грусти от расставания и любви к нему — и от этого в душе нарастало тепло, хотелось все бросить и мчаться к ней. Обнять детей, подкинуть их в воздух, услышать счастливые визги, крепко прижать и дол- го-долго не отпускать избранную на небесах спутницу жизни… И даже дочитав последнюю строчку, он еще пару минут стоял перед окном, глядя на покрытую изморозью слюду, и сохранял в душе ощущение близости со своей Полиной.
— О чем княгиня пишет? — вывел его из задумчивости вопрос Вари. — Здорова ли, в порядке ли семья, как все дома?
— В порядке, — вздохнул Андрей. — Пишет, что соскучилась и в Москву летом приедет, раз уж меня государь домой никак не отпустит. Думаю, после половодья соберется. Аккурат с посевной хлопоты закончатся, и поедет. Надеюсь, догадается ушкуем плыть, а не по дорогам пыль глотать?
— Конечно, догадается, княже. Она у тебя умница.
О самом главном умудренная жизнью Варенька предпочла промолчать. Но Зверев отлично знал, о чем она подумала, услышав это известие.
Блуд!!!
Ребенок у незамужней женщины — это «блуд». Это позор, это словно дегтем на веки вечные мазнуть. Такого позора никому не пожелаешь. Блуднице нигде приюта даже Христа ради не найти, ни в один дом на порог не пустят, никто разговаривать с такой не станет, никто близко не подойдет. Потому-то в свое время боярин Лисьин и отдал полюбившуюся сыну дворовую девку за старика замуж. Для замужней бабы дети — не позор, а хвала и уважение. Для вдовы — почет даже больший, поскольку без мужика малых растит. Но это — коли не знать, что ребенок родился через несколько лет после смерти законного мужа. Про это могли не знать многочисленные гости княжеского дворца, об этом предпочитали не вспоминать его холопы. Полина же, с московской ключницей уже хорошо знакомая, подобной несуразицы не заметить не могла. И в ее положении не турнуть «блудную девку» за ворота с большим позором — это уже совсем себя не уважать. Коли бабу гулящую в дом впустила — это, считай, собственной рукой дозволение ей дала с мужем своим блудить, с гостями али иными мужиками, что на двор заглядывают. И что тогда о самой хозяйке нужно думать?