…И в Риэланте их тоже не довезли до центрального вокзала — высадив где-то на самой окраине, едва ли не за городом, и разместив в странном помещении, более всего похожем на солдатскую казарму, куда затем целую неделю со всей Лоруаны прибывали всё новые группы подростков, чья одарённость сочеталась с психическими отклонениями. (Правда, кроме тех двоих, поссорившихся в вагоне, ни у кого «отклонений» заметно не было…)
В казарме, рассчитанной на 60 человек и постепенно заполнявшейся, стали формироваться как бы кружки по интересам: математиков, химиков, биологов… Но сами они — старались держаться своей отдельной группой; к тому же Джантар всё отчётливее сознавал: он не может столь уверенно определить сферу своих интересов. Это была не просто история, психология, правоведение — было что-то ещё, даже не поддающееся чёткому определению, высшее, всеобъемлющее, для чего и понятие «философия» казалось слишком узким. И здесь, уже в этом собрании одарённых — ему не внушала доверия игра философов в термины и определения, их какая-то сухая отстранённость от реальной жизни и проблем современного мира; неоправданно узки казались и интересы историков — тех, как правило, увлекал лишь один, порой весьма короткий, исторический период, либо собственная национальная древность, либо вовсе борьба некой отдельной категории людей за не такие уж бесспорные права; ну, а тех, кто определял бы себя как правоведа или психолога — не нашлось ни одного… Самих же их — вскоре стали называть «группой неопредёленной одарённости»: они вообще мало говорили с другими, боясь сказать лишнее и выдать тайну. Хотя возможно, в такой их характеристике скрывалось и нечто большее: широта интересов, устремлений, которым тесно в рамках определённой специальности…
…Наконец лишь 30 сахвея, на десятый день после их прибытия туда, было объявлено о начале второго этапа — состоящего снова из экзаменов, но уже не обязательных для всех, как на первом этапе, а по выбору, соответственно одарённости, кто на какую претендовал… И они, посовещавшись между собой, а потом с Гинд Янаром — самым молодым из членов отборочной комиссии, единственным каймирцем в ней, и кажется, вовсе единственным, кто внушал доверие — выбрали историю, биологию, и географию, удивив всех прочих, которым предстояло сдавать лишь один, редко кому — два экзамена. Но что делать: надо было держаться единой группой — из-за чего, например, Минакри не мог выбрать химию, Итагаро — математику или физику… А впрочем, всех (и Гинд Янара в том числе) удивляло: зачем пересдача уже сданных экзаменов, почему то же самое не определить по итогам первого этапа? Тем более, и здесь, на втором, вместо того, чтобы в свободном разговоре демонстрировать экзаменаторам знания и рассказывать об интересующих каждого проблемах, пришлось отвечать на случайные вопросы — и практически никто из избравших экзамены по естественнонаучным предметам не получил высоких баллов. Повезло, кажется, лишь Доноту: дважды попался один и тот же вопрос, связанный с делением их человечества на расы. Джантару же всё попадалась малознакомая экзотика: «освоение приполярных зон» и «особенности климата Экваториального континента» — по географии; опять-таки «животный мир Экваториального континента» и почему-то «содержание в искусственных условиях используемых человеком для практических нужд членистых организмов» — по биологии; а по истории — «войны за присоединение Дмугилии к Лоруанской империи в 7679–7713 годах» и «успехи внешней политики правительства Угалариу в обретении независимости государствами (да, снова!) Экваториального континента»… (И хотя цена этих «успехов» была общеизвестна: войны за спорные территории, когда-то нечётко разграниченные шемрунтскими и северными метрополиями, тянулись поныне — вопрос на экзаменационной карточке стоял всерьёз, надо было отвечать…) В общем, цель будто и была — не выяснить, кто чем увлекается, какими вопросами интересуется, где думает работать — а по возможности унизить каждого тем, что он не знает всего. И если избравшим предметы циклов прикладной техники или искусства было всё же проще: они, сдав экзамена раньше других, разъезжались по профильным школам — остальные с тревогой ждали, что решит отборочная комиссия при столь низком среднем балле. Впрочем, «нуля» здесь не получил никто: каждый в любом случае что-то знал по избранному предмету — но «единиц» и «двоек» было большинство, «четвёрка» единственная, у Донота, а «шестёрок» вовсе не было… А тут ещё комиссия целых три дня после окончания экзаменов не спешила оглашать результаты — и все 40 оставшихся соискателей, помня каждый свои оценки, взялись сами составлять неофициальную итоговую таблицу, из которой следовало: при отсеве всех «единиц» останется ровно половина, 20 человек. Это вызвало общее возмущение, Герм даже предложил было направить комиссии послание протеста — с упоминанием, что каждый собирался говорить об интересующих его, а не случайно кем-то подобранных вопросах, и указанием некоторых (конечно, не секретных) фактов биографий, чтобы у взрослых было верное представление, как и с кем они поступают; но не все поддержали эту идею, у кого-то возникла иная — просто всем объявить голодовку. И неизвестно, чем бы кончилось — если бы тут же в казарму не явился один из членов комиссии, объявивший: после ещё одного, повторного медосмотра всех распределят по школам и интернатам, никто не будет отсеян…