И Джантар помнил — с каким нетерпением отсиживал он в тот день целых шесть «общеобразовательных» уроков, на которых учителя говорили что-то, словно сыплющееся сухим порошком сквозь сознание и потому не запоминающееся, с каким внутренним замиранием ждал седьмого урока, на котором новый учитель должен был поведать что-то совсем особенное, с каким воодушевлением и радостью приобщения к тайне слушал он тогда этого нового учителя на том самом первом занятии по новому предмету «основы эзотерики», как долго не мог уснуть, вновь и вновь с неослабевающей силой переживая услышанное — и какой был шок, когда назавтра же другой новый учитель истолковал всё то же самое совершенно иным образом!.. И оба — так проникновенно, убедительно говорили о добре, милосердии, любви ко всему живому, что буквально слёзы очищения готовы были выступить на глазах, душа рвалась ввысь, и казалось просто невозможным в чём-то усомниться, не поверить в искренность их слов — и никак не сходилось между собой то конкретное, что было сказано ими о мировых периодах, количестве у человека разных тонких тел и том, каким уровням Бытия каждое из них соответствует, ступенях восхождения или нисхождения по этим уровням, искуплении, воздаянии, путях к совершенству и святости. Первый продемонстрировал (назвав к тому же основой всякого осознанного оккультного воздействия) дыхательные упражнения, которые никто так и не сумел повторить — второй назавтра предостерёг вообще от каких бы то ни было дыхательных упражнений, но зато обусловил достижение высот оккультизма таким множеством пищевых, цветовых в одежде и прочих запретов, что оставалось удивляться: каким образом Доноту в его чёрной школьной форме (да ещё — впервые в жизни!) всё же удался пирокинез? Первый привёл в соответствие 8 энергоцентрам человеческого тела 8 планет системы Эяна, включив, правда, в их число сам Эян, но не включив Фархелем, да ещё назвав при этом противосердечный энергоцентр «центром зла», и пообещав в следующий раз показать, как его блокировать — второй же насчитал 12 энергоцентров, сопоставив их с месяцами года, причём йихтал — месяц рождения Ратоны — пришёлся как раз на «центр зла» по версии первого. Первый насчитал 30 кругов рая и всего 4 — ада, у второго же — получилось по 34 в обе стороны. Первый утверждал происхождение человека Фархелема (но не Иорары!) от людей каких-то иных миров — второй настаивал на его «сотворении» непосредственно из неживой материи, о происхождении же человека Иорары ничего не сказал и он. Первый счёл внетелесный опыт Ратоны прозрением в довольно высокие слои астрала — второй при упоминании об этом сразу заговорил о… чрезмерном самомнении и заносчивости неопытных людей, которым каждое низшее чудо уже представляется высоким посвящением!.. И если первого практически ни о чём, кроме того же внетелесного опыта Ратоны, не догадались переспросить — то уж второму в ответ на эти его слова о самомнении и заносчивости сразу стали высказывать всё, что вызывало недоумение. И он, явно растерявшись поначалу, вскоре перешёл к уверенной словесной контратаке — но, хотя немало говорил о гордыне начинающего ученика, незрелости его сознания, ступенях посвящения, необходимости доверия к чему-то высшему и кощунстве сомнений в чём-то — всё равно осталось непонятным, как согласовать построения обоих и между собой, и с объективной реальностью… Но увы — хотя обоих так о многом ещё хотелось переспросить, так многое выяснить — эти учителя в интернате больше не появились. Вместо них приходили другие — но тоже, как правило, всего на одно или два занятия — и чем дальше, тем больше росло недоумение, не рассеиваемое даже тем, что теперь и в библиотеку вдруг хлынул поток новой литературы, выдававшейся совершенно свободно, так что её едва успевали читать, да ещё Итагаро наконец получил доступ к компьютеру, и каждое утро приносил новые и новые распечатки прежде секретных священных текстов древних религий… И снова — по отдельности всё было очень убедительно, и сразу захватывало так, что хотелось без оглядки последовать всему прочитанному, отбросив сомнения — но всякий раз, стоило первому порыву остыть, тут же в свои права вступал здравый смысл с неизбежным: «А как же так?» — и некуда было деваться от ощущения какой-то несопоставимости, и даже — несоразмерности, несомасштабности…