Истощенные пехотинцы – «мофы», как презрительно называли оккупантов голландцы, – были растрепанными, бородатыми и грязными до черноты[50]. Их внешний вид так контрастировал с офицерами в машинах, что все только диву давались, когда мрачная кавалькада пересекла границу рейха. Ходили дикие слухи и черные шутки. От одной семьи ефрейтор услышал: «Вчера вечером болтали, мол, в Кайзерслаутерне сам фюрер машины осматривал». Привилегии офицеров и то, как страдал обычный ландсер, приводили в негодование и мирных голландцев: «“Господа” ехали, забив машины добром под завязку, а пехтура следом плелась»[51].
В Германии совершенно по-разному отнеслись к солдатам с Восточного фронта и к тем, кто воевал на Западном – Westfrontkampfer. Все подозревали, что на Западе, за четыре года легкой оккупации во Франции и в Нидерландах, немецкая армия просто размякла. «Люди здесь, на Западном фронте, добрых чувств к солдатам не питают, – писала одна женщина мужу. – Да и мне кажется, будь здесь солдаты с Востока, никакого прорыва не случилось бы»[52].
Один пулеметчик, подтверждая впечатление от краха на Западном фронте, писал домой: «Не передать, на что это похоже. Это не отступление, а бегство»[53]. И все же он признал: отход организован был хорошо. «В машины закидывали шнапс, сигареты и сотни жестянок с жиром и мясом». Немецкие оккупационные власти воровали что могли. Церковные колокола они и так уже забрали на расплавку, а теперь поспешно отправляли в рейх сырье, особенно уголь и железную руду, и все норовили сами заскочить в вагон. Такие действия они оправдывали тем, что не должны оставлять «экономическое преимущество» союзникам[54]. Применяли и тактику выжженной земли. В Эйндховене[55] немцы разрушили аэродром и склад боеприпасов, и над городом прокатились жуткие взрывы, а солнце закрыла огромная дымная пелена.
Доставлять все эти ресурсы в рейх было непросто. В первой половине сентября подпольщики устроили ряд диверсий. Но один немецкий офицер заметил, что «движение поездов почти парализовано не от нехватки топлива, а из-за атак английских летчиков-истребителей, расстрелявших большинство локомотивов»[56]. К ужасу и даже гневу голландского правительства в изгнании, летчики Королевских ВВС не смогли устоять перед искушением подорвать локомотивы: ну как же, ведь взрыв пара так эффектно выглядит!
Мирное население довольствовалось лишь зрелищем паниковавших «партийцев» из NSB и их семей, отчаянно стремившихся сбежать в Германию. В одном городке к юго-западу от Арнема их тяготы вызывали лишь злорадство – Schadenfreude. «Ох, чудный был вид, – вспоминал позднее местный житель Пол ван Вели. – Вокзал был как лавка старьевщика, полная бродяг. Слезы. Головы никто не поднимает»[57]. Около 30 тысяч членов NSB и их семьи отправились в Германию, но в разрухе последних месяцев войны там было не до них. Как сказал один историк, «де-факто организованный фашизм в Нидерландах рухнул 5 сентября»[58].
Во время своеобразного междуцарствия, пока голландская полиция, игравшая весьма двусмысленную роль в дни оккупации, не казала носу, подпольные группы похитили членов NSB и даже нескольких немецких чиновников. Некоторых вскоре освободила немецкая полиция. В тот «безумный вторник» рейхскомиссар Артур Зейсс-Инкварт объявил чрезвычайное положение. «Сопротивление оккупационным силам будет подавлено оружием в соответствии с приказами, данными немецким войскам»[59]. Он продолжал угрожать смертной казнью за малейшее противодействие.
Многие немецкие офицеры злились, что голландцы готовились приветствовать своих англосаксонских освободителей цветами и флагами. Нацисты, как обычно, путали причину и следствие. Вероломно вторгшись и оккупировав нейтральную страну, они все еще ожидали, что население останется верным им. «Голландцы не просто трусливы, но ленивы и медлительны»[60], – с горечью писал обер-лейтенант Хельмут Гензель.
А вот многие солдаты считали иначе. Те, кто устал от войны, иронизировали: «Моя жажда геройской смерти полностью утолена»[61]. Немцы из рейха, что жили или работали в Голландии, даже глубокие старики, были потрясены, когда в дни кризиса их призвали под ружье. «Они носят гражданскую одежду под униформой, надеясь сбежать, – писал один сочувствующий голландец, – но с них не спускают глаз»[62].
50
Голландское «мофы» (moffen) как обозначение немцев – эквивалент английского «краут» (kraut) или французского «бош» (boche). Восходит к XVII в., когда земли Северной Германии на восток от Нидерландов назывались «Muffe». Гораздо более богатые и утонченные голландцы смотрели на жителей этих районов свысока и считали их мужланами. Термин возродился в дни немецкой оккупации. –
51
Письмо ефрейтору Лобшеру, 7.9.44. – Пункт контроля полевой почты 1944. – BArch-MA RH13/49, 24.
52
Фрау Кр. Янсен, Нидербибер-Нойвид, 17.9.44. – Пункт контроля полевой почты 1944. – BArch-MA RH13/49, 42.
56
Обер-лейтенант Хельмут Гензель, 15.9.1944. – Базовый армейский сборный пункт Нидерландов, 36.610. – WLB-SS. О правительстве Нидерландов в изгнании и атаках на локомотивы. – TNA FO 371/39330.
60
Обер-лейтенант Хельмут Гензель, 4.9.44. – Базовый армейский сборный пункт Нидерландов, 36.610. – WLB-SS.