17 апреля я дал приказание, как только позволит обстановка, подготовить передовой наблюдательный пункт недалеко от Шпрее, в районе предполагаемой переправы 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко, и выехал в том же направлении.
К середине дня без особых осложнений добрался до Шпрее. То, что я увидел в пути, не было чем-то особенным для привычного к войне человека. Конечно, и на войне встретится такое, что хочешь забыть и не забудешь.
Вспомнил, какая страшная картина представилась мне зимним утром 1944 года после завершения Корсунь-Шевченковской операции. Такого большого количества трупов на сравнительно небольшом участке мне не пришлось видеть на войне ни до, ни после этого. Немцы предприняли там безнадежную попытку прорваться ночью из котла, и стоило это им страшных потерь. Кровопролитие не входило в наши планы: я отдал приказ пленить окруженную группировку. Но в связи с тем, что командовавший ею генерал Штеммерман в свою очередь отдал приказ пробиться во что бы то ни стало, мы вынуждены были противопоставить силе силу. Немцы шли ночью напролом в густых боевых колоннах. Мы остановили их огнем и танками, которые давили на этом страшном зимнем поле напирающую и, я бы добавил, плохо управляемую в ночных условиях толпу. И танкисты тут неповинны: танк, как известно, плохо видит ночью. Все это происходило в кромешной темноте, в буран. Под утро буран прекратился, и я проехал через поле боя на санях, потому что ни на чем другом передвигаться было невозможно. Несмотря на нашу победу, зрелище было такое тяжелое, что не хочется вспоминать его во всех подробностях.
По пути же к Шпрее людские потери не сразу бросались в глаза: в лесу не так видно. Гораздо чаще попадалась сгоревшая, разбитая, подбитая, застрявшая в реках и на болотах техника. Все это свидетельствовало о недавнем крупном сражении, в котором и с той и с другой стороны участвовало большое количество танковых и механизированных войск.
Сражение напоминало о себе и непрерывными звуками боя – и впереди, куда я ехал, и слева, и справа, по обеим сторонам пробитого нами коридора. Ехать вперед можно было беспрепятственно: саперы, шедшие вместе с передовыми частями, уже расчистили проходы в минных полях и разминировали многочисленные лесные завалы.
Кстати замечу, что личному составу каждой части было разрешено двигаться вперед только по определенному, проложенному для нее маршруту. И войска проявляли разумную дисциплинированность.
Великое дело – опыт войны. Те солдаты, что начали воевать в сорок первом – сорок втором годах под Москвой, в степях Украины, под Сталинградом, теперь подходили к Берлину. Они были достойны славы чудо-богатырей Суворова и даже, пожалуй, превосходили их. Конечно, они не провели на солдатской службе столько лет, сколько это полагалось в суворовские времена, но если учесть, что это были солдаты Советской Армии, верные сыны своего социалистического Отечества, учесть весь их опыт боев за эти три-четыре года, знать все, что они видели и пережили, сосчитать все тяготы и невзгоды, перенесенные ими, то с такими солдатами можно было не только брать Берлин – с ними можно было штурмовать небо.
Вспоминая войну и сравнивая различные ее этапы, мы, как мне кажется, подчас недооцениваем дистанцию, пройденную в овладении воинским искусством за период военных лет. На четвертый год войны считалось само собой разумеющимся выполнение таких боевых задач, которые, если их мысленно перенести в первый период войны, считались бы невероятно трудными, стоящими на грани невыполнимого. А обращаясь к началу войны и оценивая соотношение сил, мы в какой-то мере недоучитываем такой важный в тот период для немцев фактор, как их втянутость в войну, их наступательный порыв, сложившийся в результате непрерывных двухлетних побед на полях Европы.
Теперь, в апреле сорок пятого года, мы отбросили эту сильнейшую армию мира почти до Берлина. И все, что предстояло еще совершить, уже не составляло непреодолимой трудности для нашей армии, зрелой и полной наступательного порыва, решимости раз и навсегда покончить с фашизмом, освободить народы Европы от гитлеровского ига.
Я спешил вперед, к Шпрее, куда выходила 3-я гвардейская танковая армия. Своими глазами хотел увидеть, как начнется переправа. От быстроты переправы танковых армий, а вслед за ними и общевойсковых зависела не только стремительность нашего дальнейшего маневра, но и дальнейшее сопротивление немцев. Чем меньше успеем мы, тем больше успеют они, и наоборот.