Достаточно будет одной записки, утверждал Яков и ссылался на свое знание характера и привязанностей наркома просвещения. И действительно, когда через несколько дней, приехав в Москву, Барченко явился в наркомат, Анатолий Васильевич Луначарский отнесся к ученому благожелательно, и Александр Васильевич был принят на работу, получив должность ученого консультанта Главнауки. А вскоре доктор стал заведующим биофизической лабораторией, организованной при Политехническом музее.
Руководитель Главнауки, старый большевик Петров, известный своим долгим сидением в Шлиссельбургской крепости при царском режиме, помог Барченко с научным оборудованием и, кроме того, познакомил с инспектором их учреждения Тарасовым. Оба проявили необычайный интерес ко всем инициативам ученого. При поддержке руководства Главнауки Барченко удалось провести специальное заседание, посвященное изысканиям в области телепатии и парапсихологии. Консультантами-оппонентами на нем выступили приглашенные масоны-мистики Вячесло и Забрежнев. Последний, кстати, одно время являлся заместителем директора Института мозга, которым руководил академик Бехтерев. Барченко, как уже говорилось выше, являлся членом Ученой конференции бехтеревского центра.
Работая в Москве, Барченко стал свидетелем одного таинственного события, смысл которого раскрылся ему позже.
Но начнем все по порядку. В Главнауке существовал свой музейный отдел. Он находился в нескольких постройках на территории Царицынского парка. Однажды, воспользовавшись своим положением ученого-консультанта этого ведомства, Барченко проник в запасник музейного отдела и к своему удивлению обнаружил там деревянную стелу-столбик, покрытую, как он считал, монголо-тибетскими идеограммами. Заинтересовавшись находкой, ученый навел справки о происхождении странного предмета. Хранитель отдела рассказал следующее: «Ее принес в музей неизвестный крестьянин из Костромы, утверждавший, что в идеограммах заключен призыв к научному миру созвать научный собор»[44]. Один из наиболее часто повторявшихся на стеле знаков выглядел так: qππз.
Ничего другого об этом крестьянине узнать тогда не удалось. Барченко был заинтригован этой историей, но вскоре судьба предоставила ему случай познакомиться с ним поближе — этот человек вновь объявился в Москве. Он бродил по улицам города в экзотическом наряде и носил с собой несколько стел с идеограммами. Крестьянин привлекал внимание прохожих тем, что произносил пространные проповеди. Это не осталось незамеченным ОГПУ, и вскоре он был арестован. Впрочем, в тюрьме этот необычный персонаж пробыл недолго, так как чекисты неожиданно быстро сочли его сумасшедшим и передали бедолагу в психиатрическую клинику. Там крестьянин получил заключение, что действительно является помешанным, но не представляющим угрозы для общества, после чего был отпущен на свободу.
Как только он оказался за стенами лечебницы, кто-то надоумил юродивого вновь принести свои стелы в Главнауку и обратиться непосредственно к ее руководству. Тут его и перехватил Барченко.
Крестьянин назвался Михаилом Трофимовичем Кругловым, жителем волжского города Юрьевец Иваново-Вознесенской губернии. Юродивый рассказал, что стелы были вручены ему неким старцем Никитиным, проживающим в Костроме. Этот человек будто бы стоит во главе целой группы нищих-юродивых, которые уже сотню лет скрываются в чаще костромских лесов.
«Круглов утверждал, что в глубокой древности существовал незнакомый современной науке общедоступный для трудящихся научный метод, базирующийся на физической деятельности Солнца. Метод этот впоследствии был скрыт от трудящихся эксплуататорскими классами и сохранился только у редких хранителей традиций. В тех идеограммах, которые он передал Главнауке, заключается изложение (синтетических) основ этого метода. Передал он идеограммы в Главнауку потому, что теперь, после революции, наступил момент для того, чтобы вернуть этот метод трудящимся…»[45]
В Главнауке отношения с руководством у Барченко не сложились, и виной тому стал конфликт с академиком-востоковедом Сергеем Ольденбургом, который не мог простить Барченко его уход из розенкрейцеровской организации в 1914 году.
«Личная встреча моя с одним из названных ориенталистов прошла у меня в закрытом заседании президиума Главнауки, где я служил ученым консультантом одной из комиссий (в Москве). В этом заседании я защищал свое ходатайство о научной командировке моей в Монголию и Тибет для изучения языка. На этом заседании присутствовал Хаян Хираб[46], приглашенный по моему совету в качестве консультанта и поддержавший мою точку зрения. На этом заседании академик-ориенталист действительно обрушился на меня, утверждавшего (без детальной аргументации), что монгольские и тибетские ученые далеки от облика наивных дикарей, который навязывают им западные ученые. Академик-ориенталист защищал точку зрения Рокхила, Уоделла и даже Гренара о низком культурном уровне лам, подтверждая это положение ссылкой на авторитеты свой и своего коллеги…»[47]. Отказ в командировке и козни розенкрейцера Ольденбурга вынудили Александра Васильевича уволиться и вновь уехать в Петроград.
46
Он же Хаян Хирва, на тот момент член Оргбюро Монгольской Народно-Революционной партии. Позже руководитель Государственной Внутренней Охраны (ГВО) Монголии — аналог советского ОГПУ.