Такими вот методами территория росла, пока не выросла до размеров, про которые Екатерина II сказала: «Хорошо что у нас на севере океан, а то никакой армии бы не хватило!» Да, у славян появилось огромное жизненное пространство на котором их численность бурно росла и концу XIX века они по этому показателю оставили далеко позади все народы Европы, но это пространство было адаптировано и к неарийцам, которые изначально бесконечно отставая по всем параметрам, получили возможность интегрироваться в арийский социум и резко повысить свой статус. Русские, и вообще славяне, образовывали вертикаль, они были цементом системы, так как занимали весь её объем. Но это была не их система. А огромный объем системы, при разнородных национальных подсистемах из которых она состояла, накладывал свои требования к управлению, которому было очень сложно балансировать между тиранией и анархией. Отсюда и известная поговорка о свирепости законов, которая компенсируется их абсолютным невыполнением. И тот факт, что все цари и генсеки, вне зависимости от национальности, управляли практически одинаковыми методами. Можно понять Петра I, которому очень сильно понравилось в Голландии, который был просто поражен увиденным. Можно понять его желание превратить в Голландию Россию, но очевидно и то, что это невозможно было сделать методами ординарной восточной деспотии, с принудительными мобилизациями на стройки и налогами на заточку топоров. Вот мы и получили Пугачева и коммунистическую революцию — то и другое как раз и есть стихийный бунт против петровских реформ, которые сами по себе может и были очень своевременными. И приход после Петра «чисто арийских немцев» ничего не изменил. Правление череды немецких екатерин и николаев-палкиных ничем не отличалось от вполне славянских первых романовых, этого, кстати, не понял Гитлер, думая, что без немцев на троне Россия стала принципиально другой.
Одновременно, такая империя самим фактом своего существования оберегала цветных, ведь теперь они были избавлены от необходимости воевать друг с другом и получили возможность мирно развиваться. К ХХ веку они «доразвивались» до того, что начали создавать свои политические партии с явно антиимперскими, а потом и антирусскими программами. Как видно, это было совершенно закономерно.
И вот при таком раскладе власть берут большевики. Есть глубокий смысл, что основатель системологии А.А. Богданов оказался с большевиками, хотя его убеждения никак нельзя было назвать марксистскими. Он был не большевиком, но с большевиками. Помните рассуждения пастернаковского доктора Живаго «Я восхищен большевиками. Почему? Потому что они победят». Безусловно, Россия осенью 1917 года, была самым высокоэнтропийным государством в мире. Большевиков же было мало, особенно впечатляюще это выглядело на фоне необъятной клокочущей страны.
Марксизм дискредитировал себя как научная концепция во всех без исключения странах где его пытались реализовать, причем чем больше хозяйственная модель приближалась к тому что накатал Маркс, тем более катастрофическими последствиями для стран это оборачивалось. Впрочем, осенью 1917-го так не казалось, хотя отрезвление наступило быстро. Смешать еврейскую хилиастическую утопию с протестантской точностью и хладнокровным расчетом, а затем выпустить эту убойную смесь на народ с бездонным потенциалом! Каково? Должно ли это было привести к грандиозному хаосу? Безусловно, и это понимали. Вообще, планируемая революция ассоциировалась с пожаром. «Пожар мировой революции» — расхожий термин тех лет. Но пожар — это всегда резкое повышение энтропии. С другой стороны, мы знаем, что коммунизм, как земная экстрапроекция небесного иудео-христианского рая, предполагает минимум энтропии. Большевики, очевидно, входили в парадокс: c одной стороны выстроить идеальную (не идеализированную, а именно идеальную!) систему бесклассового общества, с отсутствующей собственностью, где регулятором служила бы исключительно воля «сознательных граждан», причем выстроить (как предполагалось) в кратчайшие сроки, с другой — прийти к этому идеальному низкоэнтропийному состоянию через тотальную ломку всех понятий, ведь как ни крути, в мире никогда еще не было человека могущего гармонично вписаться «в коммунизм». Грубо говоря, чем ближе та или иная страна подходила к коммунизму, тем больше в ней начинали воровать и убивать. Причем воровать всё, включая заведомо ненужные вещи, а убивать всех, включая и первых лиц.