Аэропорт Лод, принявший возвращающихся, был пуст. Вокруг все было погружено в темноту. Шая отправился к телефону, чтобы позвонить своему командиру и выяснить, куда ему ехать. На другом конце провода, в доме Иоси, зазвучали монотонные гудки. Никто не брал трубку. Тем временем ушел автобус, доставляющий пассажиров из Лода в Тель-Авив. Ни души, все будто покинуто и брошено. Внезапно Шая услышал: «Не беспокойся, я довезу тебя до Петах — Тиквы». «Это было первое свидетельство взаимопомощи, о которой я столько слышал», — рассказывает Шая.
Петах-Тиква была погружена в гнетущую тишину. На улицах кромешный мрак. Ни души… Спор-тивный автомобиль, проезжавший мимо, подобрал Шаю и довез его до Кфар-Сабы. «Из Франции прилетел? Зачем? — спросил у него водитель. — Войны не будет. Все это чепуха. Я еду из Ницаны, там отпустили массу ребят. Америка не допустит. Полный порядок…»
Шая добрался до дому в час ночи, и, хотя отсутствовал много месяцев, мать узнала его шаги. Она растроганно его обняла. Его появление вселяло и радость, и тревогу, потому что означало, что он уйдет на войну.
— Почему ты вернулся? — спросила мать.
— Прилетел разносить почту, — успокоил он ее шуткой — я служу в Иерусалиме. Не будет там никакой войны.
Назавтра он присоединился уже к разведчикам в арабском селе. Там он встретил командира отделения по имени Ашури, который в этот утренний час спал бок о бок с другими разведчиками и которому суждено было погибнуть вечером.
— Ты знаешь, когда я тебя запомнил? — сказал ему Ашури. — На учениях по выносу раненых в Бет-Гуври- не ты был моим напарником по носилкам, и мы около десяти километров тащили на них раненого. Приятно, что ты здесь. Подымается настроение, когда знаешь, что ты примчался из Франции специально, чтобы быть с нами».
Шая, Ашури, Ури и другие еще спали, в то время как их командир уже подъезжал к штабу Иерусалимской бригады, где должен был получить очередные приказы. На улицах дети направлялись в школы, служащие торопились в конторы, рабочие — на фабрики и в мастерские, хозяйки — в магазины. Ясное, жаркое утро начала июня.
Вдруг резкий, истошный вой сирены потряс весь Иерусалим.
2
Полковник Амитай, ожидавший у себя в кабинете, когда соберутся все его офицеры, изумленно выпрямился и тотчас позвонил по вертушке начальнику гражданской обороны Иерусалима, ответственному за приведение в действие сигнала тревоги. «Что такое, — сказал Амитай в трубку, — с чего ты орешь по всему городу в такое приятное утро?» Начальник ГО ответил, что получил по условному коду распоряжение военновоздушных сил привести в действие сирены.
Полковник Элиэзер Амитай продолжал недоумевать. «Я не понимал, что происходит, — рассказывает он. — Никто мне этим утром не сообщил о чем-то из ряда вон выходящем».
Через четверть часа ему позвонил командующий Центральным сектором: «Лейзер, давай раскупорим шампанское и поднимем бокалы. Война началась! Авиация атакует египетские аэродромы».
Тем временем Иоси прибыл в штаб бригады. Как и остальным, ему предложили тотчас же возвратиться и привести свою часть в состояние боевой готовности. Иоси помчался назад в деревню. По дороге он решил связаться со своим заместителем Иорамом и сообщить ему по телефону о ситуации.
Телефонный звонок разбудил разведчиков. Иорам, спавший в мобилизованном фургоне «Тнувы»[7] поднял трубку. «Черт подери, не дают спать», — пробормотал он хриплым сонным голосом.
На другом конце заговорил Иоси. «Выгони бронетранспортеры и джипы из ангаров и рассредоточь их на местности. Разверни зенитное оружие. Началась война».
Безостановочный вой сирен долетел и сюда.
— Я слышал их сквозь сон, — говорит Ури, — подсознательно встревожился, но попытался отбрыкаться. Повернулся на другой бок и продолжал спать.
Иорам подошел к Шае, спавшему с ним вместе в фургоне «Тнува», и пнул его спальный мешок. «Шая, подъем, началась война!»
Шая завернулся потуже: его не поднимут с помощью таких дешевых номеров. «Иди ты к такой-то матери, — пробормотал он, — дай спать».
«Без шуток, Шая, началась война!»
Когда Шая наконец высунул из мешка голову, вся разведка уже была на ногах. «Я со сна не очень понял, что война началась, — говорил Мони, — взволновался и немного опешил. Не знал, радоваться или не стоит. Подумал, что в любую секунду нас- могут накрыть снарядом. Не соображал, что происходит вокруг. Помню, что когда я очухался, то сказал себе: «На сей раз — будь что будет — деремся до конца. Или мир, или все загремим на тот свет».